И вот мы уселись в двуколку, я был за кучера. Мисс Элспет весело улыбалась при мысли о прогулке, а ее преданный папаша провожал нас последними наставлениями и испуганными воплями.
— Позаботьтесь о моей бедной крошке, мистер Флэшмен, — причитал он.
— Позабочусь, сэр, — отвечал я. И сдержал свое обещание.
В то время берега Клайда выглядели очень красиво, не то что в наши дни, когда их покрывают эти трущобы. Как мне помнится, стояла легкая вечерняя дымка, а теплое солнце клонилось к закату. Проехав милю или две, я высказал предложение остановиться и погулять среди зарослей на берегу. Мисс Элспет была не против, и, оставив пони пастись на травке, мы направились к небольшой рощице. Я предложил присесть, и мисс Элспет снова была не против, о чем мне сообщила ее благостная улыбка. Помнится, я прошептал ей на ушко пару комплиментов, поиграл с завитками волос, потом поцеловал. Мисс Элспет по-прежнему была не против. Затем я перешел собственно к делу, и непротивление мисс Элспет просто не имело границ. Даже через две недели на спине у меня виднелись отметины от ее ногтей.
Когда все кончилось, она лежала в траве, разморенная, словно приглаженный котенок, и некоторое время спустя спросила:
— Это и есть то, что наш проповедник называет «внебрачная связь»?
Я оторопел, но сказал, что да.
— Хм-м, — произнесла Элспет. — И почему он так против нее ополчился?
Смысл произошедшего дошел до меня, лишь когда мы стали собираться ехать дальше. Мне приходилось встречать недалеких женщин, и я понимал, что мисс Элспет занимает в их списке одно из почетных мест, но не допускал мысли, что у нее нет даже элементарных понятий об отношениях между людьми (хотя в свое время судьба сведет меня с несколькими замужними дамами, не имевшими понятиями о связи между играми в постели и появлением детей). Элспет просто-напросто не понимала, что между нами произошло. Ей это наверняка понравилось, но у нее не возникало даже мысли о последствиях этого события, о чувстве вины, о необходимости держать все в тайне. В ее случае невежество и глупость образовывали непробиваемый щит, отделяющий ее от мира, причем она была сама наивность.
Признаюсь, это испугало меня. Я уже представлял, как она счастливо щебечет: «Мама, ты ни за что не угадаешь, чем мы занимались с мистером Флэшменом сегодня вечером…» Не то чтобы это сильно заботило меня, поскольку после всего мне было наплевать на мнение Моррисонов обо мне, и если они не уследили за своей дочкой, тем хуже для них. Но чем меньше проблем, тем лучше: поэтому ради своего же блага ей стоит держать рот на замке.
Я проводил Элспет обратно к двуколке и помог залезть внутрь. Какая прелестная простушка, подумал я, и вдруг почувствовал некую привязанность к ней, чего не испытывал никогда по отношению к другим женщинам, хотя многие из них умели доставлять гораздо больше удовольствий, чем она. Мое чувство не основывалось на недавних упражнениях в траве: глядя на золотистые локоны, рассыпавшиеся по ее щекам, видя эту счастливую улыбку в ее глазах, я ощутил огромное желание быть рядом с ней не только в кровати, но и везде. Мне хотелось видеть ее лицо, тот жест, которым она поправляет волосы, и этот твердый, безмятежный взор, устремленный на меня. «Эгей, Флэши, — сказал я себе, — будь осторожен, сынок». Но это чувство, такое глупое и никчемное, не исчезло, и когда я окидываю мысленным взглядом прожитые годы, не нахожу воспоминания ярче, чем тот теплый вечер на берегу Клайда и лицо Элспет, улыбающееся мне среди деревьев.
Почти таким же ярким, но далеко не столь приятным, воспоминанием является для меня лицо Моррисона, когда несколько дней спустя он тряс перед моим носом кулаком и яростно орал:
— Ах ты мерзавец! Подлый соблазнитель! Господь свидетель, тебя надо повесить за это! Моя дочь! Прямо в моем собственном доме! Господи Боже! Пробрался сюда, словно подлая гадюка…
И еще много чего в том же духе. |