- Алекс? - произнесла она, притворяясь, что не сразу узнала его, прикидываясь, что ее душа при первом же взгляде на него не сжалось от боли.

Он обернулся, и она увидела тени под его глазами и тревожную худобу лица. Но если он и узнал ее, то не подал вида.

- Я - Филиппа, - сказала она тихо, заметив его изувеченную ногу, она действительно заметила ее только сейчас. - Вы меня не помните?

Бледное подобие прежней улыбки появилось на знакомых губах. Она представляла эти губы в тысячах своих детских фантазий. Алекс хотел, было, встать, потянулся за костылем, но тут же оставил свою попытку, как будто его потрясло новое, более глубокое сознание своего увечья.

- Филиппа! - сказал он, и она с грустью увидела, как что-то надломилось в его взгляде. - Никогда бы не узнал.

Филиппа вышла на террасу и села рядом с ним, не дожидаясь приглашения. Не чувствуя в себе никакой уверенности, она хотела сорваться с места, убежать и заплакать, потому что Алекс прекрасный, веселый, бесстрашный Алекс погиб. Очевидно, телесные увечья были несравнимы с ранами, нанесенными его душе.

- Неужели я так изменилась, - спросила она, - что меня невозможно узнать?

Алекс долго смотрел ей в глаза, ожидая найти в них жалость и готовясь противостоять ей. Затем он отвел взгляд.

- Вы были чертенком, - произнес он, - с косичками, грязными руками и ободранными коленками. Да, Филиппа, вы изменились, из смешной обезьянки превратились в прекрасную женщину.

Что-то неудержимым потоком хлынуло в сердце Филиппы, мгновение она думала, что сердце, в самом деле, разорвется. Она приложила руку к груди и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

- Вы тоже изменились, - сказала она, когда к ней вернулся дар речи.

Алекс избегал ее взгляда, но Филиппа увидела, как он окаменел, и поняла, что ее слова, не заключавшие в себе ничего дурного, пронзили его, как стрела.

- Да, - сказал он наконец. - Я тоже изменился. Скажите, как поживает моя семья? И ваша?

Филиппе хотелось одновременно плакать и пройтись в танце вдоль каменных перил террасы. Она ожидала увидеть Алекса на Райском острове: там, где был Дункан, как правило, можно было найти и Алекса. Но чего она совершенно не предполагала, так это мучительного воскрешения старых чувств, пробуждения мечтаний, которые она давным-давно тщательно запрятала подальше вместе с куклами и детскими книжками. Она почувствовала внезапный приступ гнева, потому что никто не предупреждал ее, что любить мужчину может быть так больно.

Она справилась с волнением и ответила церемонным тоном, лишенным эмоций:

- Мой отец и брат арестованы англичанами. Мать, вероятно, пытается добиться их освобождения конечно, официальным путем.

Алекс весь обратился во внимание. Очевидно, он еще не видел Дункана, иначе услышал бы эту новость от него.

- И Дункан бросил их?

- Он был вынужден, - заметила Филиппа. - Они не хотели бежать. Отец и Лукас считают, что только английский закон пригоден для колоний, и что все назревшие вопросы можно решить мирно. Что касается вашей семьи, то все здоровы. Я видела ваших отца и матушку у нас на балу.

Алекс долго молчал, глядя сквозь Филиппу, словно она была прозрачной. Она обнаружила, что это даже хуже, чем когда он вообще не смотрел на нее и все свое внимание обращал к морю.

- Могу себе представить, каково Дункану, - пробормотал он наконец.

- Дункан стал совершенно невозможным, - согласилась Филиппа. Фиби предупреждала ее, чтобы она не вмешивалась, значит, она должна держать свое мнение при себе или, по крайней мере, пытаться это делать, когда ее брат и невестка находятся поблизости. Однако она наверняка может довериться Алексу, своему тайному принцу, который в ее мечтах спасал ее от стольких драконов, ведьм и волосатых троллей.

- Чем дальше, тем невозможнее он будет, - предсказал Алекс. В его голосе чувствовалась явная грубоватая любовь.