Вскоре в Интернете и на телевидении появились кадры, снятые в «летней» резиденции Ум-безир покойного Газзира бен Хаза. Парижский «Четвертый канал» показал такой документальный фильм о гареме эмира, что авторы Камасутры, сам Казанова и даже, возможно, маркиз де Сад, увидев такое, покраснели бы, как невинные девушки. Фильм этот, скорее всего (поскольку автор так и не объявился), был снят скрытой камерой. (Аннабель уж точно не сидела сложа руки.) В одном особенно захватывающем эпизоде эмир Матара ложками размазывал черную икру по грудям парочки (по общему мнению, весьма прелестных) русских дам, которых он называл Татьяна и Светлана. Затем он активно слизывал все это дело, прерываясь только на то, чтобы пыхнуть кальяном, заправленным явно не одним табаком, и сделать глоток из бутылки с этикеткой «Саутерн комфорт», периодически покрикивая при этом: «Хвала Всевышнему!» Воистину, всякий человек по-своему поклоняется Господу, однако подобные художества серьезно осложнили жизнь изгнанной из Матара знати, которая окопалась теперь в своих бункерах в Канне, Гстааде и Портофино и охотно бы утверждала, прихлебывая свой «Чивас» да «Кристаль», что покойный эмир всегда руководствовался в своих действиях идеями прогрессивного человечества. Утверждала бы, но теперь не могла.

Изгнанные родственники эмира в свою очередь наняли дорогостоящих медиаконсультантов, дабы с их помощью создать впечатление, что жизнь при эмире, несмотря на всю его распущенность, была несравненно более радостной, чем то будущее, которое уготовил Матару этот неоконсерватор Малик.

Новообращенные зачастую проявляют особое благочестие, компенсируя упущенное излишней пылкостью и прилежанием. Девиз Малика теперь звучал как извращенная парафраза молитвы святого Августина: «О Боже, сделай меня плохим сию же минуту». В первые же дни своего правления он запретил женщинам садиться за руль, принудил их снова надеть чадру и объявил незаконным появление женщины на улице без сопровождения родственника мужского пола, а также издал закон о наказании женского смеха двадцатью плетьми на том теологическом основании, что смеющаяся женщина, возможно, отчего-то счастлива, а это недопустимо.

Нельзя сказать, чтобы граждан Матара безумно обрадовало это новое благочестие, но Малик ведь никогда и не говорил, что его интересует их мнение. На площади Робеспьера (бывшей Черчилля) установили большой строительный кран, и несколько контрреволюционно настроенных матарских граждан в должном порядке обрели на нем свое последнее пристанище, будучи подвешены за шею. Несколько женщин, у которых хватило духу показаться на улице с непокрытыми головами и – только представьте себе на минуточку – без мужского сопровождения, быстро получили то, что им причитается. Официальный представитель мукфеллинов, объявлявший им приговор, подчеркнул, что эти дамы, вне всяких сомнений, направлялись распутничать с омерзительными черномазыми поварятами. Никаких доказательств, разумеется, не было, но в том ведь и состоит преимущество религиозной юриспруденции, что доказательства не нужны.