Король на секунду задумался, подперев голову своей прекрасной рукой, голубые тонкие прожилки подчеркивали аристократическую белизну кожи. А Флорис размышлял:

«Кто бы мог догадаться, что этот молодой и красивый король даже на балу трудится во имя величия Франции!»

Король выпрямился:

— Как вам кажется, Тротти, поддержит русский народ восстание против регентши?

— В Берлине я встречался с многими немцами, приехавшими из Санкт-Петербурга, сир, и они заверили меня, что русские признают только две вещи — кнут и водку. Миних же с Остерманом умело используют и то, и другое. Быть может, этот отупевший народ и мечтает о русском царе, но он способен только мечтать. Нет, сир, русские ни на что не годны.

Флорис задрожал от ярости, услышав эти слова. Не в силах сдерживаться и забыв об этикете, он вскочил и гордо встал перед человеком, носившим имя Тротти:

— Нет, сударь, русские совсем не такие, как вы говорите, и им известно многое, кроме кнута и водки. У русского человека, сударь, душа грубая и нежная, покорная и свирепая, боязливая и доблестная. Россия, сударь, это такая страна, где нет ничего невозможного, ибо никто не может угадать, что творится в славянской душе. Это страна измены и преданности, величия и низости, обжигающего солнца и ледяного холода, мятежа и жертвенности, язычества и христианства. Россия — это красота, это огромные пространства, это мое детство…

Задыхаясь от волнения, Флорис умолк.

— Ну, Тротти, как вам этот бешеный юнец? — со смехом спросил король.

Флорис сожалел, что пришлось снять маску перед входом в кабинет, ибо почувствовал, что краснеет до ушей. Он преклонил одно колено.

— Сир, простите, что я заговорил, не дожидаясь приглашения вашего величества.

— Успокойся теперь, молодой петушок, и принеси извинения господину маркизу Жоашену Тротти де Ла Шетарди, если он соблаговолит принять их. Но мы надеемся, что он проявит благосклонность.

Флорис с Адрианом повернулись к турку и, зная отныне его полное имя и титул, низко поклонились ему, на что вельможа ответил легким кивком. Флорис, порывистый, как всегда, вскричал:

— Умоляю вас простить меня, господин маркиз, если я имел несчастье задеть вашу милость своими необдуманными высказываниями.

Маркиз с улыбкой смотрел на пылкого юношу.

— Я не сержусь, шевалье. Мне нравятся энтузиасты, и ваш темперамент, возможно, понадобится при исполнении нашей миссии.

Адриан вздохнул с облегчением: слава Богу, маркиз оказался умным человеком. Однако как тяжело иметь дело с Флорисом!

— А теперь, господа, слушайте, — начал король. — Маркиз де Ла Шетарди вернулся по моему приказу из Берлина, где исполнял обязанности министра-посланника, дабы получить в Версале верительные грамоты и отправиться в качестве чрезвычайного посла в Петербург. Вы, господа де Вильнев-Карамей, войдете в это посольство. Инструкции мои для вас, Тротти, таковы: вы приложите все усилия, чтобы законным образом подписать договор о союзе с регентшей Анной; если же вам не удастся этого добиться, то вы сблизитесь с царевной Елизаветой, дочерью Петра Великого, с которой вы, полагаю, были знакомы, господа, — небрежно добавил король, повернувшись к Флорису и Адриану.

— Да, сир, — ответил Адриан, — Петрушка… то есть… я хотел сказать, царь вырастил нас и познакомил со своими дочерьми. Но мы виделись с царевной лишь мельком.

— Прекрасно, — промолвил король, потирая руки. — Эти юноши, Тротти, изъясняются по-русски, как настоящие бояре, а дерутся, как львы. Именно они и станут действовать, если представится случай. Надо будет возбудить умы, поднять полки и начать мятеж, дабы прогнать немцев и возвести на трон Елизавету, русскую царевну. Если вы добьетесь этого, господа, то царевна, став императрицей, вспомнит, чем обязана она французскому королю и, возможно, подпишет договор.