— Да здравствует наша царевна Елизавета!

— Да здравствует молодой барин!

— Да здравствует дочь Петра Великого!

— Ах! Mein Gott, как я не люблю этих французов! — скрипел зубами генерал.

— А теперь, ямщик, гони, — радостно воскликнул Флорис. — В Петербург! В Петербург…

4

— Ульрих-Антуан, вы что-нибудь понимаете из того, что говорят наши советники? — зевая, обратилась Анна Леопольдовна к своему супругу, принцу Брауншвейгскому.

Принц, облаченный в роскошный мундир генералиссимуса, встрепенулся и попытался принять умный вид, что давалось ему с большим трудом.

Регентша Анна томно вытянулась на кушетке в очаровательном неглиже: она по привычке давала аудиенцию в своей спальне. Ее министры — Остерман и Миних — вились вокруг нее, словно шершни. Для своих пятидесяти с лишним лет они были одеты довольно странно: один — в платье нежно-розового цвета, другой — в канареечно-желтое: это делалось для того, чтобы понравиться принцессе, любившей цвета «желтые и нежные». Властный женский голос раздался из глубины комнаты:

— Их светлости советуют вашему высочеству не доверять французскому посольству. Они советуют ему тотчас же призвать своих горничных, с их помощью одеться для выхода, с великими почестями принять этих возмутителей спокойствия, а потом воспользоваться первым же предлогом, чтобы отослать их обратно, постаравшись при этом не поссориться с Францией.

— Но, дорогая моя, все это слишком сложно, — отвечала регентша, протягивая руку своей фаворитке, мадемуазель Юлии Менгден, роскошной брюнетке, столь же деятельной и решительной, сколь она сама была вялой и медлительной. Вздохнув, регентша сделала вид, что встает, но вместо этого, зевая, вновь откинулась на кружевные подушки. Оба министра бросили признательный взгляд на мадемуазель Менгден и снова хором продолжали:

— Да, ваше высочество, у нас имеется послание генерала Бисмарка, и в нем содержатся важные сведения: эти мужики и солдаты, которые должны быть нам верны, кричали здравицы в честь царевны Елизаветы.

— И это при виде французов.

— Интересно, почему? Это, знаете ли, странно.

— Да нет же, Миних, все очень просто: французы спасли этих мужиков — вытащив их из воды.

— Но при чем тут царевна?

— Очень даже при том.

— Да нет же, вы ошибаетесь.

— В конце концов, — продолжал гнуть свое Миних, — ваше высочество просто обязаны навсегда избавиться от принцессы Елизаветы.

— Зачем? Народ давно забыл о ней.

— Вы уверены?.. Докажите! И все же, Остерман, французское посольство — это ваша ошибка.

— Какая несправедливость, — возмутился канцлер; казалось, его сейчас хватит апоплексический удар, — вы вместе со мной хотели, чтобы у России был свой посол в Париже. Я отправил туда графа Кантемира, и его прекрасно приняли. Неужели вы думаете, что после этого мы могли отказать Франции в праве прислать своего посла в Петербург? Мы обязаны принять французов не хуже, чем они приняли наше посольство в Париже.

— Ах! Проклятые французы, они повсюду суют свой нос, я их знаю — они хитры, и им нельзя доверять! Насмешники, вертопрахи, крикуны — таковы они все.

— Но, добрый мой Миних, — вздохнула регентша, бросая в рот очередную конфету; она была готова на любые уступки, лишь бы только прекратился весь этот шум, — чего нам бояться? Разве власть не в наших руках, разве закон не на нашей стороне?

Миних приблизился к кровати. Пять или шесть свирепых маленьких собачонок, удобно устроившихся в ногах королевы, вскочили и громко залаяли, норовя укусить министра.