Две половинки братьев Апупы сообщили ему о том, что происходит, и спросили, «нужно ли что-нибудь сделать». Но Апупа не рассердился и не испугался. Его изображение однажды уже исчезало, за много лет до того, в зеркале душевой. А кроме того, теперь у него уже был сын, а мужчина, у которого есть сын, вообще не должен ничего бояться. Даже если этот сын мал и худ, даже если он цыпленок на трех языках, даже если он был в грехе зачат и похищенным вырос.

Но Хана, Пнина и Рахель испугались. Не за него, за нее. В отличие от большинства Йофов, бесчувственных, как деревянные доски, дочери Амумы правильно поняли историю с фотографиями: их мать делает всё, что должна делать женщина, которая готовится к смерти. Это доступно даже моему пониманию. Ведь это именно то, что делаю я сейчас: подчищаю, упорядочиваю, завещаю. Рассказываю без страха и стыда, вычеркиваю без поблажек, оставляю фотографии и указания.

И вот, после того как она ушла от мужа, заново переписала и заново перефотографировала семейную историю, Амума решила перейти к следующему этапу — возродить старый уговор с супругами Ландау, уговор, о котором никто не упоминал, но которого никто не забыл: если в одной паре умрет жена, а в другой муж, оставшиеся мужчина и женщина поженятся.

Действительность работала на нее: Апупа был тогда в расцвете сил, свою смерть она уже чувствовала давно, та всё прокрадывалась и росла в ее теле, а что касается Гирша и Сары Ландау, то достаточно было одного взгляда на тощего и нервного скрипача и на его здоровую, напичканную полезными советами жену, чтобы понять, кто из них двоих проживет дольше. Она знала также, что Сара Ландау хочет Апупу с того далекого дня, когда он спас ее и Гирша от мужчин из племени гаварна на берегах речки Искандрин. Порой, когда Айелет берет меня с собой в Тель-Авив, я показываю ей это место. «Вот здесь, Айелет, замедли немного». Гаварны уже не плетут там циновки, дорожная развязка и торговый центр отодвинули пески, но по сторонам широкого шоссе еще видны ракитники и несколько белых дюн вдали, а однажды, гуляя там пешком в поисках семян береговой лилии, я набрел на влюбленную пару — лиса смотрела на них, а они ее не замечали.

— Мы уже не маленькие девочки, Сара, — сказала Амума. — Мы обе знаем, чему предстоит случиться, и мы обе знаем, чего мы хотим. И если одно согласуется с другим, то почему бы и нет?

Сара Ландау смутилась. Ни один из ее «полезных-советов-хорошей-домохозяйке» не предусматривал такой возможности — что в один прекрасный день Давид Йофе будет принадлежать ей. И даже в своих мечтах, что не раз кружились вокруг этой возможности, она не могла предвидеть, какие уроки начнет давать ей Амума в преддверии ее новой роли. Дрожь пробежала по ее телу, такая слабая, что она бы и не почувствовала, если бы камни ее ожерелья вдруг не застучали друг о друга.

— Давид — человек очень простой, — начала Мириам Йофе первый урок для своей будущей преемницы. — Его очень легко удовлетворить и очень легко рассердить. На нем есть кнопки и ручки для каждого случая, нужно только знать, за что потянуть и когда нажать.

И добавила, что простота Апупы, однако, не означает одно- или двухцветность, потому что его мир делится не на черное и белое, а на две стороны стены.

— Не на «правильно» и на «неправильно», а на друзей и на врагов, не на «хорошее» и на «плохое», а на красные тряпки и на сахарные кубики.

И отсюда она перешла к первым важным деталям, относящимся, естественно, к еде, которую Апупа любит. Она объяснила Саре требования к температуре супа, научила правильной засолке селедки, при которой та начинает «плавать», и показала на примере секрет приготовления хорошего пюре, которое превращало деда из бодливого быка в усердную рабочую скотину, благодарную и довольную своим уделом.