Выйдя из машины, Жаров ступил было на лестницу, ведущую во двор, но вдруг замер, оглянулся…

Темнело. Вдали горел костер, на фоне огненного пятна возились люди. Жаров повернулся и зашагал вглубь пустыря. Ладно, девушка подождет, подумал он. В конце концов, работа – вот что самое важное в жизни.

Впрочем, выяснять оказалось нечего. Действительными у костра, вернее, у ржавой бочки, которая служила уличной печью, оказались лишь двое – бывший мореман Славка, по кличке Слива, и Кукуруза, некая женщина-бомж, которой можно было на вид дать и тридцать, и сорок, и пятьдесят. Остальные – три или четыре человека, понять эту кучу казалось невозможным – спали на кусках картона, выстроившись вокруг бочки-печи полукругом немыслимо заломленных рук и ног, словно груда трупов в концлагере.

Рассказы Сливы и Кукурузы о Пустырнике были выразительны, но туманны и противоречивы.

– Я не пойму, – прервал Жаров. – Пустырник – это человек или животное?

– Ни то, ни се… – задумчиво проговорил Слива.

– Мутант, что ли?

– Точно! – воскликнула Кукуруза. – Небось, чернобыльский мутант какой-то.

– Ага! – прокомментировал Слива. – Добирался сюда, падла, оврагами…

– К теплу стремился, к морю, – подтвердила Кукуруза, не услышав иронии.

Она протянула свои дрожащие руки к огню. Жаров отметил, что у нее длинные, музыкальные пальцы. Немудрено: когда-то эта женщина виртуозно владела семиструнной гитарой, взяла приз на республиканском конкурсе… В другой жизни, в другой стране. Теперь это были сухие, грязные, суставчатые пальцы.

– Ты что же – на самом деле его видел? – настаивал Жаров.

– Да, – сказал Слива. – Лично я сам и видел. И вот он видел, и вот она…

Слива поочередно ткнул кулаком в сторону кучи скрюченных бомжей: среди них, может быть, и вправду были какие-то «он» и «она».

Жаров давно заметил, что и Слива, и Кукуруза время от времени поглядывают на массивный пакет, который он, подойдя, поставил на землю меж своих ботинок. Жаров явно перебрал с угощениями для Лидочки. Ну ее, сытую, толстую, подумал он. Дома живет в тепле, денег кучу в больнице на подачках наламывает. Хватит с нее бутылки вина и шоколадки. Да и напиваться в такую ночь не стоит, пожадничал да и только.

– Скорее, это просто человек в маске, который морочит вам головы, – сказал Жаров.

– Может быть, – устало вздохнул Слива.

– А может быть и нет… – неопределенно заметила Кукуруза.

– И зачем это ему нужно – морочить кому-то головы? – сказал Слива.

– Разве что, у него самого с головой не в порядке, – сказала, хохотнув, Кукуруза.

Жаров разгрузил свой пакет у пылающей бочки – палку колбасы, полкруга сыра, бутылку хорошей горилки, которая и не снилась этим людям. Хотя, может быть, как раз и снилась, кто знает, какие у них сны…

Слива держал бутылку на вытянутой руке, разглядывая этикетку, другой рукой задумчиво чесал затылок. Кукуруза держала колбасу и сыр на растопыренных руках – так, словно эти дары только что свалились с неба.

– Это ведь сколько же нормальной водки можно было взять… – бестактно пробурчал Слива, прикидывая стоимость этого пойла, употребляемого исключительно средним классом.

– А пустырнику сколько… – протянул Жаров с притворной мечтательностью.

Через пять минут он поднялся по облупленной лестнице, ведущей через двор Лидочкиного дома, мимо мертвого фонтана, мерно размахивая бутылкой выдержанной коллекционной мадеры. Преодолев небольшую внутреннюю лестницу, ведущую с цокольного этажа на первый, также знавшую лучшие времена, он позвонил у дверей второй квартиры.