ПОВТОРЯЮЩИЙСЯ ОПЫТ

«Ничто не радует, – сказал мне как-то один знакомый. – Еда мне не вкусная». Не только еда – жизнь с годами теряет вкус. Что тут поделать? Повторяющийся опыт нивелирует остроту ощущений.

Как легко было в детстве посреди лета забежать со двора к соседям на первый этаж и попросить стакан воды из-под крана. Взмыленные, с грязными руками и свезенными коленками, запыхавшиеся, мы жадно глотали самую вкусную на свете воду. До самого донышка, до последней капельки. И просили еще.

А теперь еда нам не вкусная.

Мы не верим в чудеса только потому, что наш жизненный опыт их не подтверждает. То есть перестал подтверждать. Может быть, с того момента, когда под маской Деда Мороза вдруг проступили знакомые черты. Может быть, с того дня, когда мы поняли, что жизнь не вечна, что все мы смертны.

Я помню эту новогоднюю ночь. Я знал, что запомню ее, хотя память на даты и цифры – не самая сильная моя сторона. Но наступление двухтысячного года я не мог забыть.

Я развелся. Мы разъехались. Ребенок – к жене. Собака – ко мне. Столько боли, столько обид, разочарований, столько одиночества в голой квартире, заставленной коробками с вещами и фрагментами мебели. Гулкое эхо во всех комнатах. Запах быта бывших жильцов. Тридцать первое декабря 1999 года. Я что-то мыл, распаковывал, расставлял по местам. Мне казалось, я начинаю новую жизнь на новом месте, с круглой даты, с нового тысячелетия. Очень символично.

За час до наступления Нового года я отправился к родителям.

Я пробирался по ночному городу – людей на улице практически не было, огни почти не освещали дорогу, где-то завыла собака. Во мраке и тишине то и дело слышались разрывы петард и хлопушек. Без вспышек смеха, без музыки и праздничного шума. Атмосфера была зловещей. Казалось, город осажден невидимым врагом. Навстречу мне шла семья: муж, жена и ребенок – шли молча. Ребенок поджигал какую-то китайскую пиротехнику, бросал ее на землю, она оглушительно взрывалась. Все молчали. Так я и дошел до родительского дома. Бетонные ступеньки до пятого этажа, пошатывающиеся деревянные перила – тысячи раз повторяющийся опыт. Отец был на дежурстве. Мама накрывала на стол. По телевизору нас поздравил Путин. Он стоял у кремлевской стены на улице с непокрытой головой. Вокруг лежал снег. Когда президент говорил, пар почему-то не шел изо рта. Что-то там не додумали кремлевские политтехнологи. Под бой курантов мы чокнулись, поздравили друг друга с Новым годом, выпили, закусили. Я пошел домой и там продолжил расставлять мебель и выуживать из коробок вещи. Достал печатную машинку «Москва».

В восьмидесятые годы она считалась портативной, хотя весила килограммов десять – не меньше. В коричневом, обтянутом дерматином футляре, она была скорее похожа на портативный аккордеон. Клавиши ее стучали на полночной кухне так, будто вбивали гвозди в лист формата А4. Мой творческий процесс шел вразрез с попытками жены наконец-то уснуть.

Сгорбленная настольная лампа, кофе, сигареты, печатная машинка…

Сейчас у меня бесшумный ноутбук. Сигареты и кофе тоже стали лучше. Жены не стало. В доме тихо.

Закончил под утро. Лег спать в еще чужой квартире. Чужой потолок над головой, утренний свет непривычно падал на стену из чужого окна. Собака тоже маялась, вздыхая, переходила с места на место и грузно опускалась на пол. Громко лязгала металлическая подъездная дверь – мои новые соседи возвращались домой или от них уходили гости. Я думал о новой женщине, которую я еще не знаю. О том, как буду жить с ней в этой квартире. Начиналось новое тысячелетие.

Оказывается, иногда проще дождаться нового тысячелетия, чем новой женщины, с которой я смог бы жить счастливо вместе.

КАРПИКИ

Зашел в магазин и вижу – продаются карпики. Они лежали на витрине в осколках льда вместе с какой-то другой более аристократичной рыбой.