– Джесса… – Макс тянется к коробке. – Давай я тебе помогу.

– Она хочет, чтобы это сделала я, – отвечаю я резко, закрываю коробку и протягиваю руку за скотчем. Ставлю коробку между ног и заклеиваю. Повисшую в комнате тишину пронзает звук отматываемого скотча. Я обрезаю клейкую ленту и заклеиваю верх второй полосой, пересекая первую в форме буквы «X». Поднимаю коробку и сую в руки Макса.

– На. Иди скажи ей. Скажи, что я это делаю.

Я пихаю его коробкой, и Макс пятится, отступая назад, словно по инерции. Я тоже могу по инерции продолжать собирать вещи Калеба.

Легче всего дается опустошение ящиков комода. Одежда в них аккуратно сложена. Она пахнет стиральным порошком, антистатиком и сосновой древесиной. Я ее не разворачиваю и стараюсь не разглядывать. По большей части тут джинсы, штаны цвета хаки и спортивные шорты. Футболки с названиями брендов и музыкальных групп. Носки, майки и боксеры. Я их не разбираю. Мне все равно. Мама Калеба сказала все собрать, я и собираю. Кидаю в коробки, не позволяя себе ни минуты размышлений. Заклеиваю их, расставляю на полу, укладывая одну на другую, и перехожу к следующей, к следующей, к следующей.

В какой-то момент слышу, как открылась и закрылась задняя дверь. Из дома вышел Макс. Я знаю это, потому что подхожу к окну и провожаю его взглядом. Макс с опущенной головой пересекает двор, отодвигает щеколду на калитке и, прежде чем войти к себе во двор, смотрит вверх, на окно в комнате Калеба. Я прячусь за штору, но он успевает меня заметить.

В этот миг я вижу в окне отражение стоящей в дверях мамы Калеба. Резко разворачиваюсь и вжимаюсь спиной в стену возле постели. Веки у женщины покраснели. Она смотрит на коробки, а потом переводит взгляд на меня, замершую у окна. Я жду, что мама Калеба сжалится и отпустит меня, так как она всегда хорошо ко мне относилась – приглашала на ужины, интересовалась моими планами, – но вместо этого она бесстрастным и холодным голосом произносит:

– Подпиши их. – И протягивает мне черный маркер.

Мне остается лишь взять его и кивнуть. Что еще я могу сделать? На стене надо мной продолжают тикать часы. Они идут вперед, жестоко и беспристрастно отсчитывая вереницу мгновений, которые оставляют Калеба все дальше и дальше позади. Мне хочется сказать маме Калеба, что я еще не обедала, что мой брат приехал домой из университета на выходные, что мне очень жаль.

– Я почти закончила с одеждой, – говорю я, поскольку она не уходит, а я не знаю, что еще сказать ей – женщине, которая наверняка винит меня в смерти сына.

И только отвернувшись к шкафу, я слышу ее удаляющиеся вниз по лестнице шаги.

Табличка для «бункера»

«Бункер», – гласит она. И даже здесь, даже сейчас я не могу сдержать улыбки.

На обратной дороге Макс с Софи ехали с нами на заднем сиденье. Макс страшно спешил – ему нужно было на работу, а Софи оставила свою машину возле его дома. Поэтому сначала мы подвезли Макса. Я тогда впервые увидела их с Калебом дома и очень удивилась. Ребята ходили в мою школу, частную и далеко не дешевую, однако их район говорил о том, что его обитатели вряд ли могут позволить себе отправить детей в частное заведение.

Сам городок считался зажиточным, но дома Макса и Калеба были узенькими и старыми, с прилепившимися друг к дружке крохотными задними дворами. Макс негласно получал бейсбольную стипендию (негласно, потому что школа официально не давала спортивных стипендий, но «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет»). Я знала об этом, поскольку именно мой брат убедил Макса подать документы в нашу школу. Но я не знала, как обстоят дела в семье Калеба.