Согласно достигнутому соглашению англичанам разрешалось отремонтировать свои суда и закупить в городе провиант. В качестве гарантии их безопасности испанцы позволили им владеть островом и держать на трех береговых батареях 11 пушек. Ни один испанец не мог сойти на берег с оружием в руках. В понедельник 20 сентября указанный договор был ратифицирован и стороны обменялись заложниками — десять англичан против десяти испанцев. После этого Хокинс счел возможным освободить казначея Бустаманте.

Вечером испанцы снялись с якоря и стали на ночь на внешней стороне порта. Во вторник утром, воспользовавшись приливом и попутным ветром, они под звуки труб вошли в гавань, и оба флота салютовали друг другу. Сначала испанские суда попытались стать возле английских, но Хокинсу подобное положение дел не понравилось, и весь вторник и среду испанские и английские моряки трудились над тем, чтобы развести оба флота на разные стоянки. Наконец суда разошлись, развернувшись носом к берегу острова, причем с бушпритов можно было легко соскочить на причал, не прибегая к помощи шлюпок. Ближе всех к испанцам стоял «Миньон», рядом с ним — «Джизес оф Любек»; расстояние между флотами не превышало 20 ярдов.

Еще находясь на внешней стороне гавани, дон Мартин отправил тайный приказ городскому голове Веракруса дону Луису Сегри прислать к нему 120 солдат, а в понедельник вечером распорядился скрытно посадить их на суда флота. Это наращивание сил, согласно официальной испанской «Реляции», продолжалось также в среду и четверг в соответствии с разработанным планом нападения на корсаров. Между «Миньоном» и двумя испанскими галеонами — капитаной и альмирантой — был поставлен на якорь большой расснащенный хульк «Сан-Сальвадор» (водоизмещение — от 500 до 900 тонн, шкипер — Диего Фелипе), и в течение вечера среды он был привязан канатом к главной якорной цепи «Джизес оф Любека» и наполнен людьми.

Необычное передвижение испанских отрядов и установка на кораблях дополнительных пушек не прошли незамеченными для Хокинса, и в четверг 23 сентября, приведя свою флотилию в полную боевую готовность, он через Баррета передал вице-королю протест. В ответ испанцы заверили его, что дополнительная артиллерия будет немедленно снята. Поскольку это не было выполнено, Хокинс послал повторный протест. Между тем находившиеся на берегу испанцы изображали из себя друзей англичан и усиленно угощали их спиртным. Ожидая ответ на свой второй протест, Хокинс решил спуститься в каюту пообедать.

За его столом в качестве гостя сидел знатный заложник — дон Агустин де Вилья-Нуэва, захваченный, как сообщалось выше, на одном из судов в заливе Кампече. Из его рукава неожиданно показалась рукоятка кинжала. К счастью, один из стюардов, Джон Чемберлен, вовремя заметил это и, навалившись на дона Агустина, обезоружил его. Хокинс вскочил на ноги.

— Схватите его, — приказал он, — и отведите в каюту слуг! Пусть двое охранников стерегут мерзавца.

Вооружившись арбалетом, генерал быстро поднялся на палубу и вскоре перебрался на борт «Миньона». Вахтенные сообщили ему, что на хульке испанцы ведут себя крайне подозрительно. Хокинс бросил взгляд на бак хулька и увидел там вице-адмирала Убилью: тот был вооружен и облачен в доспехи. Используя свой скромный запас испанских слов, Хокинс с презрением крикнул, что он — не джентльмен и ведет себя как мошенник. Это был вызов, и гордый испанец принял его. Генерал тут же выстрелил в противника из арбалета, а один из английских аркебузиров подстрелил какого-то солдата, появившегося на палубе хулька.

Перемирие закончилось. Убилья взмахнул белой салфеткой, подавая условный сигнал людям, прятавшимся на борту капитаны «Сан-Педро». Тотчас послышались звуки трубы, громкий топот ног и бряцание оружия. На острове испанцы с кинжалами в руках бросились на своих английских собутыльников, тогда как солдаты из Веракруса стали перепрыгивать на причал с бушпритов судов, разя направо и налево застигнутую врасплох охрану батареи.