Для профилактики
желудочно-кишечных заболеваний.
Естественно, мы не отказались.
Это была странная Зона. Как только за спиной остались бетонные столбы «старого»
периметра, мне пришлось полностью довериться нашему новому «проводнику».
Здесь я бы не прошёл, знаю это точно. Привычный страх Зоны, который со
временем становится настоящим чутьём на опасность, тот самый «мандраж», без которого не обходится ни одна ходка, здесь превратился в холодный ужас.
Ни одной знакомой аномалии на пути… да и вообще почти не видел я их даже по косвенным признакам. Просто улица, чистая на вид, под асфальтом ещё не
вымыло пустоты постоянными дождями, да и грязи, считай, нет — так, местами слежавшаяся листва под теми деревьями, что выжили после Третьей. Не
привык я к тому, что все дома целы, не испорчены сыростью и кислотными туманами. Странно мне было не видеть вездесущих «жарок», иногда превращающих
брошенные посёлки в обгорелые развалины. Не дрожал воздух над «трамплинами» и «каруселями». Не вспыхивала нигде тусклая радуга над «плешью», не
гоняло по дорогам плотные вихри «ветродуек». Просто широкая улица, закрытые калитки, помутневшие окна, в одном из которых я с ужасом рассмотрел
мертвеца с проваленным жёлтым лицом. Детская коляска под догнивающим кустом сирени, недостроенный гараж, под слепыми окнами — высокий грязный
бурьян. И в почти полном безветрии — глухая тишина. Ни стука, ни скрипа, ни далёкого лая слепых псов, ничего. Мёртвые посёлки, в грязи обочин не
видно следов мутантов… Ветлицы, Низкое, Борчаны — медленно, с оглядкой, мимо автомобилей, давно севших на спущенные шины, мимо запертых сельпо,
чёрных окон, гниющих на корню садов. Я не узнавал Зону.
Но это была именно Зона. На всех столбах изоляторы и провода были укутаны тонкой чёрной
ватой, местами свисавшей почти до земли. Слабый ветерок, задувавший с стороны столбов, отчётливо пах грозовой свежестью, а значит, смертью. В Низком
Пенка указала на шесть пёстрых пятен на дороге — бывший «свободовский» отряд. Признал Фельдшер выцветшие, слежавшиеся комбинезоны с едва различимой
символикой, сказал, что это Грач и Курилка с четырьмя бойцами в позапрошлом году ушли в разведку. Постоял он, сняв бандану, помолчал немного, и мы
пошли дальше. Потом молчал уже я — мощный скелетный комбинезон с усиленной защитой был только у одного сталкера, матёрого ходока Ильича, и знал я
точно, что уходил он с группой на восток Тёмной долины. Не прошёл он здесь… но прошли мы.
Пенка беспокоилась. Проход, который она «знала»,
оказался совсем не таким безопасным. В Ветлицах один из псов-альбиносов, идущих впереди отряда, вдруг споткнулся, коротко, страшно взвыл и, упав на
бок, уже не поднялся. Слепыши, ощетинив короткую шерсть на загривках и поджав хвосты, попятились от чернеющего и на глазах вздувающегося трупа их
невезучего сородича. Пенка выгнала вперёд ещё одну собаку, которая осталась на выходе из посёлка: сорванный внезапно налетевшим ветерком клок чёрной
«ваты» нанёс настолько страшный ожог, что из обугленного мяса разом вылезли побелевшие, выгоревшие кости. И ещё на дороге у заброшенного карьера
свита Пенки потеряла одного из десятка тушканов — зверек просто взорвался облачком кровавого тумана, воздух над красным пятном начал ходить волнами,
низко зарокотало, ухнуло, послышался тяжёлый гул, и неизвестная мне аномалия с оглушительным грохотом разрядилась кольцом синего света. |