|
Совсем как в Зоне. Если бы не ослепительно, ярко, непривычно, даже страшно не сияло над головой чистое, ясное небо, и лишь на севере высокой серой горой поднимались тучи. Если бы не лежали на упавших досках отдельные шапочки недавно выпавшего по поздней осени, но ещё не растаявшего снега, а лужи за порогом разрушенного дома не взялись иглами льда. От лёгкого морозца в воздухе едва заметно вспыхивали ледяные искорки. — Вот теперь… вышли, — прошептал я, садясь прямо на шиферные обломки. Ни военных, ни кого-либо другого в пределах видимости не было. Небольшой посёлок был брошен настолько давно, что успел порасти лесом, рядом, тоже в редколесье, виднелись постройки, по всей видимости, воинской части — на ржавых воротах красовалась выцветшая звезда, а казармы, бытовки, здание штаба почти развалились — белый силикатный кирпич от времени размок, позеленел и крошился. От разрушенных домов в лес уходила бетонка, в стыках плит проросли тонкие, хилые деревца и стебли трав. — Ух… я уже и забыл, как здесь бывает, — тоже почему-то шёпотом сказал Фельдшер, усаживаясь рядом. — Не верится. Не бывает так. Неужто отпустила Зона на Большую землю погостить? — Выходит, что отпустила. — Я улыбнулся, полной грудью вдохнув сладкий холодный воздух, и с непривычки даже закашлялся. Ересь промолчал. Он улыбался, закрыв глаза, и мял в руках комок снега, собранного с поваленной стены. А потом мы шли по бетонке прочь от заброшенной военной части, вздрагивая от шума крыльев пролетающих птиц, заставляя себя просто идти, не выискивая взглядом аномалии на дороге. Опасаться теперь нужно было только встречи с человеком — трое вооружённых людей в защитных комбинезонах на охотников не походили никак, но дорога была пуста вплоть до шоссейки, на которую мы вышли через несколько километров. Там пришлось залечь в придорожных кустах — изредка по заиндевелому асфальту проносились машины, в основном армейские грузовики и легковушки. Фельдшер достал ПМК, хмыкнул — сигнал ловился, но очень слабо, — и набрал сообщение. После чего откинулся на землю и закрыл глаза. — Знаешь, сталкер… есть у меня сейчас искушение одно. Бросить всё и уйти далеко-далеко от Зоны. Начать жизнь заново, что ли. Устал я, веришь? Насмотрелся на всё это, да вот беда — идти теперь уже точно некуда, только что обратно в Зону. «Свобода» меня, наверно, не примет, в вольные подамся, а там, глядишь, сподоблюсь до Саркофага дойти, когда с мечтой определюсь. А ты, Философ, что делать будешь, когда Хорь тебе бабла отсыплет? — Если отсыплет, — усмехнулся я. — Уйду подальше отсюда и постараюсь всё забыть, — негромко, почти печально проговорил Ересь. — Устроюсь где-нибудь, паспортину-то я сохранил, да и коммуналка наша, должно быть, стоит ещё, не снесли. В Зоне я и года не был, и ничё там не изменилось сто пудов. Хочу просто жить… девку найду, мож, поступлю куда, отучусь, но уже чтоб с башкой, не забивая. Реально было бы, если торгаш в натуре лавешек подкинет — оно на первое время офигенно бы помогло. Вот… просто всё. А ты, сталкерок? Удивительно, но привычное «сталкерок» прозвучало уже совсем без желчи, шутливо даже, и бывший отмычка вдруг открыто улыбнулся мне, как хорошему старому другу. Меняет людей Зона. — Ну, есть у меня одно важнецкое дело там… Пенку найду и… нет, не буду загадывать, дурная примета. |
