Он долго моргал глазами; снова они были полны слёз.

— На следующий день, — начал он без всякой дрожи в голосе, — ей стало лучше. У нас был длинный разговор. Она мне рассказала всё.

Тут старик Нельсон, опустив глаза, передал мне, со слов Фрейи, весь эпизод с Химскирком; потом, невинно глядя на меня, отрывисто продолжал рассказ:

— «Дорогая моя, — сказал я, — в общем ты вела себя как разумная девушка». — «Я была ужасна, — крикнула она, — а он теперь терзается там». Ну, она была очень разумна и поняла, что в таком состоянии путешествовать не может. Но я поехал. Она мне велела ехать. За ней хорошо ухаживали. Анемия. Говорят, она поправлялась.

Он замолчал.

— Вы его видели? — прошептал я.

— О да, я его видел, — заговорил он снова тем же рассудительным голосом, словно обсуждал какой-нибудь вопрос. — Я его видел. Я пришёл к нему. Глаза у него ввалились на дюйм, лицо — только кости, обтянутые кожей, скелет в грязном белом костюме. Вот какой у него был вид. Как могла Фрейя… Но она никогда не любила… по-настоящему. Так он и сидел тут на бревне, выброшенном на сушу, — единственное живое существо на берегу. Волосы ему остригли в госпитале, и они не отросли. Он сидел, подперев подбородок рукой, и смотрел на эту развалину, застывшую между морем и небом. Когда я к нему подошёл, он только голову слегка повернул и проговорил: «Это вы, старина?» — или что-то в этом роде. Если бы вы его видели, вы бы сразу поняли: быть не может, чтобы Фрейя когда-нибудь любила этого человека. Ну-ну… Я ничего не говорю. Может быть… немножко… Она, знаете ли, была одинока. Но чтобы уехать с ним! Никогда! Безумие. Она была слишком разумна… Я начал укорять его ласково. Он поворачивается ко мне: «Писать вам! О чём? Ехать к ней! Зачем? Если бы я был мужчиной, я увёз бы её, но она сделала из меня ребёнка, счастливого ребёнка. Скажите ей: в тот день, когда единственная вещь, какая принадлежала мне во всём мире, погибла на этом рифе, я понял, что не было у меня власти над Фрейей. Приехала она с вами сюда?..» — крикнул он, неожиданно сверкнув на меня своими ввалившимися глазами. Я покачал головой. «Приехала со мной? А анемия?» — «Ага! Видите? Ступайте же прочь, старина, и оставьте меня одного с этим призраком», — сказал он и кивнул головой на останки своего брига. Безумный! Стало темнеть. Мне не хотелось оставаться дольше с этим человеком в таком уединённом месте. Я не хотел ему говорить о болезни Фрейи. Анемия! К чему было говорить? Сумасшедший! Да и что за муж бы из него вышел для такой разумной девушки, как Фрейя? Ведь даже своё маленькое поместье я бы не мог им оставить. Голландские власти никогда не разрешили бы англичанину поселиться там. Тогда оно ещё не было продано. Мой Махмет, вы его знаете, присматривал за ним. Позже я продал его одному голландскому полукровке за десятую часть его стоимости. Но это неважно. Тогда мне было всё равно. Да, я ушёл от него, я уехал с обратным пароходом. Рассказал обо всём Фрейе. «Он сумасшедший, — сказал я, — и, милая моя, он любил только свой бриг». «Может быть, — говорит она, глядя прямо перед собой, глаза у неё ввалились совсем, как у него. — Может быть, это правда. Да! Я бы никогда не позволила ему подчинить меня своей воле».