— Выгодной стороной дела, — говорил он, — является то, что не нужно будет платить премьеру… Нашим премьером будет Биби. (Он любил называть себя Биби.) Премьеру платят обычно двадцать тысяч франков… а раз их не надо будет платить, то это все равно, как если бы вы положили эту сумму себе в карман. Не так ли?

Рислер не отвечал. Вид у него был смущенный, взгляд блуждающий, как у человека, мысли которого витают где-то далеко.

Прочитав смету, Делобель с ужасом увидел, что они приближаются к повороту улицы Вьей-Одриет. Тогда он поставил вопрос ребром: желает Рислер или не желает оказать ему помощь?

— Нет! — твердо сказал Рислер в порыве героического мужества, которое придала ему близость фабрики и мысль, что он рискует своим семейным благополучием.

Делобель был ошеломлен. Он уже считал, что его дело в шляпе, и теперь, потрясенный и обескураженный, с бумагами в руке, смотрел на Рислера вытаращенными глазами.

— Нет, — снова услышал Делобель. — Я не могу исполнить вашу просьбу… И вот почему…

Медленно, со свойственной ему неповоротливостью добрый малый объяснил, что он совсем не богат. Хотя он и компаньон крупной фирмы, свободных денег у него нет. Они с Жоржем получают ежемесячно определенную сумму из кассы, затем в конце года, в зависимости от годового баланса, делят прибыль. Все его сбережения ушли на устройство; до баланса остается четыре месяца. Где он возьмет тридцать тысяч франков, которые нужно выложить на приобретение театра? А если дело не пойдет?

— Этого не может быть… А на что же Биби?

При этих словах бедный Биби гордо выпрямился.

Но Рислер был непреклонен и на все уговоры Биби неизменно отвечал: «Потом, года через два, через три… Я не отказываю окончательно…»

Актер боролся долго, яростно отстаивая свои позиции. Он предложил внести изменения в смету. Можно будет устроить дешевле…

— Все равно для меня это будет слишком дорого, — прервал его Рислер. — Мое имя не принадлежит мне. Оно составляет часть фирмы. Я не имею права распоряжаться им. А вдруг я окажусь банкротом! — При слове «банкрот» голос его задрожал.

— Но ведь все будет на мое имя!.. — возражал Делобель, не страдавший особой щепетильностью.

Он испробовал все: взывал к интересам святого искусства, дошел даже до того, что упомянул об актрисах, об их обольстительных взглядах…

Рислер расхохотался.

— Ах вы шутник этакий!.. Что вы говорите… Вы забыли, что мы оба женаты, что уже очень поздно и наши жены, наверно, ждут нас… Вы не сердитесь, правда?.. Это не отказ, поймите… Знаете что? Зайдите ко мне после годового баланса. Мы еще поговорим… А, дядя Ахилл уже тушит газ… Я спешу. Прощайте!

Был уже второй час ночи, когда Делобель вернулся домой.

Обе женщины ждали его по обыкновению за работой, но с непривычным для них лихорадочным волнением. Большие ножницы, которыми мамаша Делобель разрезала проволоку, то и дело как-то странно вздрагивали в ее руках, а пальчики Дезире, работавшие над каким-то украшением, двигались с такой быстротой, что, глядя на них, начинала кружиться голова.