По сообщению ВЧК сразу после того, как красные заняли город и нашли в театре вожаков мятежа, они расстреляли 57 человек. Потом еще 350. Еще несколько лет искали участников восстания, чтобы наказать.

Из активных участников ярославского восстания выжили немногие. Убежать удалось чуть ли не одному только полковнику Перхурову. Александр Петрович добрался до Сибири, служил у адмирала Колчака, который произвел его в генералы. После разгрома колчаковской армии Перхуров попал в плен к красным. Но прошел фильтрацию — сибирские чекисты имя Перхурова не знали. В феврале 1921 года его освободили и как опытного военспеца даже взяли в штаб Приуральского военного округа. Он составлял инструкции по ведению войсковой разведки и контрразведки. Но в мае 1921-го добрались и до него. Перхурова арестовали.

— Мне говорили, что если не будешь сознаваться, мы сдерем шкуру, — рассказал на суде Перхуров. — Меня повалили на пол и начали избиение шомполами. Эта история продолжалась до рассвета… На следующий день у меня было всё окровавлено. Ничего есть мне не дали. Потом при каждом допросе опять повторялось избиение шомполами и жгутами с проволокой. Я провел там шестнадцать дней. За это время было восемь допросов и из них шесть с избиениями, причем каждое в два-три приема…

В тюрьме у него развилась цинга. Перед отправкой в Ярославль следователь сказал:

— Мы вас немного покормим, потому что иначе вы по дороге сдохнете.

Судили бывшего полковника Перхурова в Ярославле летом 1922 года. Верховный трибунал при ВЦИКе заседал в здании старейшего русского театра им. Федора Волкова. Председательствовал печально знаменитый Василий Васильевич Ульрих, который долгие годы будет председателем Военной коллегии Верховного суда и подпишет смертные приговоры многим полководцам Красной армии.

Когда Перхуров стал рассказывать, как над ним измывались в Екатеринбургской губчека, Ульрих его прервал:

— Это нас не интересует.

В последнем слове Перхуров сказал:

— Я с самого начала своей службы глубоко был убежден, что исполняю маленькую роль в очень большом деле. Служба эта была для России. Я отдавал этой службе всё, что только мог. Во время Февральской революции я оставался на фронте. Наступила Октябрьская революция — я там же остался. Я считал, что воюю ради России, независимо от того, какое правительство сидит. Но когда мне сказали в семнадцатом году, что мы не нужны, я не мог этого понять. И вот, оставив фронт, я задал себе вопрос, нужен я России или составляю ненужный элемент. Ответ на это я буду искать в приговоре.

Вождя ярославского восстания Александра Петровича Перхурова приговорили к высшей мере наказания. Расстреляли бывшего полковника во дворе дома, где тогда находилась ярославская ЧК.

Михаил Васильевич Фрунзе, глубоко переживавший неспособность Красной армии быстро справиться с опасным мятежом, в письме командующему столичным округом Мура-лову объяснял, почему подавление восстания так затянулось: «Главная причина — отсутствие надежного и опытного руководителя. У отрядов не было даже связи, каждый действовал самостоятельно. В войсках началась деморализация, наблюдаются случаи грабежей… Состав окружного штаба в лице Аркадьева, по-видимому, очень слаб. Черт их знает, зачем путались несколько дней в Иванове.

Я боюсь, что вы в Москве склонны чересчур уж преуменьшать значение ярославских событий. Конечно, не ими решится дело, но многое всё же зависит и от них. А потому прошу лично Вас отнестись ко всей этой истории как можно серьезнее. Поставьте в известность и т. Троцкого. Хотя я пишу Вам неофициально, но по существу я обращаюсь к Вам от имени всего Иваново-Вознесенского губисполкома».

Николай Муралов не только выполнил просьбу Фрунзе, поставив в известность председателя Реввоенсовета, но и самым положительным образом охарактеризовал самого Михаила Васильевича.