ЭПИЛОГ

Целых две недели происшествие, которые мы только что рассказали читателю, были предметом разговоров в Дронтгейме и Дронтгеймской области. Их судили и рядили каждый день с новых сторон. Городское население, столь жадно ждавшее семь смертных казней, уже отчаялось насладиться этим зрелищем, а полуслепые старые бабы стали уверять, что в ночь страшного пожара казармы видели, как Ган Исландец с хохотом вылетел из пламени и столкнул ногой пылающую кровлю здание на мункгольмских стрелков.

После продолжительного для Этели отсутствия, Орденер снова явился в башню Шлезвигского Льва в сопровождении генерала Левина Кнуда и священника Афанасия Мюндера.

В эту минуту Шумахер, опираясь на руку дочери, прогуливался по саду. Трудно было молодым супругам удержаться, чтобы не кинуться друг другу в объятия, но все таки они удовольствовались значительным взглядом.

Шумахер с волнением пожал руку Орденера и радушно приветствовал остальных посетителей.

— Молодой человек, — сказал старый узник, — да благословит Господь твое возвращение.

— Я только что прибыл сюда, — ответил Орденер.

— Что ты хочешь сказать? — спросил старик с удивлением.

— Я прошу руки вашей дочери.

— Моей дочери! — вскричал узник, обернувшись к зардевшейся и трепещущей Этели.

— Да, я люблю вашу Этель; я посвятил ей свою жизнь: она моя.

Лицо Шумахера омрачилось.

— Ты честный и достойный человек, сын мой; хотя твой отец причинил мне много зла, для тебя я прощаю все и мне самому хотелось бы осуществить твое желание. Но есть препятствие…

— Препятствие? — спросил Орденер, почти с беспокойством.

— Ты любишь мою дочь, но уверен ли ты, что тебе отвечают взаимностью?

Влюбленные переглянулись в молчаливом изумлении.

— Да, — продолжал Шумахер. — Мне самому прискорбно, так как я люблю тебя и с радостью назвал бы сыном. Моя дочь не хочет этого брака. В последний раз она прямо объявила мне, что не чувствует к тебе склонности. С тех пор как ты уехал, она молчит, когда я заговорю о тебе, старается избегать всего, что только может напомнить ей о тебе. Откажись от нее, Орденер. От любви, как и от ненависти, можно вылечиться.

— Граф, — изумленно начал Орденер.

— Батюшка! — вскричала Этель, сложив руки.

— Будь покойна, дочь моя, — перебил старик, — этот союз мне нравится, но не по душе тебе. Я не хочу насиловать твое сердце, Этель. В последние две недели я во многом переменился. Я не порицаю тебя за чувство к Орденеру. Ты свободна располагать собою…

Афанасий Мюндер улыбнулся.

— Нет, она не свободна, — заметил он.

— Вы ошибаетесь, дорогой батюшка, — прибавила Этель ободрившись, — я не ненавижу Орденера.

— Как! — вскричал Шумахер.

— Я… — начала Этель и остановилась.

Орденер опустился на колени пред стариком.

— Она жена моя, батюшка; простите меня, как простил меня мой отец, и благословите ваших детей.

Изумленный Шумахер благословил коленопреклоненную перед ним юную чету.

— В своей жизни я столько проклинал, — сказал он, — что теперь без разбора ловлю случай благословлять. Но растолкуйте мне, я ничего не понимаю…

Ему объяснили все. Он плакал от умиления, благодарности и любви.

— Старик, я считал себя мудрым и не понял сердца юной девочки!

— Так меня зовут теперь Этель Гульденлью, — вскричала Этель с детской радостью.