Сейчас, стоя у двери, он понял, что ошибался.

Да.

Из-за двери раздавалось:

— Нет, не так…

Она не одна.

Он этого не позволит.

Она не ждала его так рано.

Он знал этот слегка приглушенный голос. Словно сдавленный. Слегка простуженный. Срывающийся. Гортанный. Когда он прижимал ее к себе, обнаженную, ее голос становился мягким, хрипловатым. Она говорила: нет, нет, а он слышал: да, да. С этой легкой хрипотцой в горле она начинала дрожать, а ее лоно почти незаметно придвигалось к нему. С этим почти неуловимым дрожанием в голосе в унисон дрожанию бедер ее «нет» превращалось в «да».

— Да, да. — Ее голос из-за дверей. — Ах ты шалун!

А к нему она так никогда не обращалась.

С такой радостью.

И тишина.

Тот не ответил.

Он тоже мало говорил. Когда касался ее тела, он не должен был говорить. Он был с ней. Чувствовал ее. Целовал. Склонялся над ее полными грудями, а она сильно прижимала его к себе. От нее исходил настолько сильный запах женщины, что у него кружилась голова. Они принадлежали друг другу. Он ласкал губами ее лоно так, что дрожь охватывала ее всю, — он старался продлить это мгновение как можно дольше. Она ослабевала и расцветала для него.

— Иди, иди ко мне… — донеслось из-за двери, — не делай так… Любимый мой, ты прелесть… не кусайся…

Ее голос звучал так нежно.

Хотя бы взглянуть на нее.

Но не к нему она обращалась «мой».

А ведь когда их тела соединялись, мир рушился и возрождался. Он любил ее. Доверял ей. Он знал, что она другая — верная и преданная.

Он отвернулся от двери ее комнаты, из-за которой доносился тот самый гортанный смех и слова:

— Ой, ну что ты делаешь… Ну иди, иди ко мне…

Слова, предназначавшиеся ему. Только ему… Никогда больше.

Он никогда больше ее не увидит. Он боялся, что если еще раз посмотрит на нее, то она снова его обманет. А он не хотел быть обманутым.

Медленно прошел в холл, оказался в кабинете. Налил себе виски со льдом. Когда он возвращался домой, она всегда подавала ему выпить. Три кубика льда, капля лимона, полстакана виски.

«Виски не подают с лимонным соком», — говорил он.

А она смеялась в ответ: «Теперь ты знаешь, что пришел домой, я тебя жду. Никто никогда не будет подавать тебе виски с лимоном, только я, и это навсегда».

Она ошибалась.

Так же как и он.

Он протянул руку к внутреннему телефону:

— Пришлите охрану, немедленно.

Голос у него был неживой.

Когда в дверях появился Артур, он уже знал, что делать. Отдал краткий приказ. Обсуждению не подлежит. Следы убрать, он больше никогда не желает об этом слышать.

Молчать.

Выполнять.

Если на лице Артура и появилось удивление, то оно немедленно скрылось под маской человека, всегда выполняющего приказы. Беспрекословно. Без лишних вопросов.

Он слышал шаги Артура, поднимающегося по лестнице. Взял стакан и выпил залпом. Сейчас Артур войдет — уже не слышно шагов, мягкие ковры заглушали любой звук. Через мгновение все будет кончено.

Ковры того цвета, который она любила. Все для нее. Он поверил, что можно изменить мир. Отказался от своих прежних интересов — под ее влиянием он изменился. Артур уже давно никого не убивал по приказанию босса, ведь она считала, что можно быть добрым и честным, и он обещал, что больше никого не обидит.

Но это обещание теперь ни к чему его не обязывало.

Потому что она его предала.