— Ой, — расплылась в глупой улыбке блондинка. — А мы тут…

Оля едва слышно вздохнула. Видимо, бестолковое трио уже не раз устраивало подобные представления. В свое время я сам встречался с такими девицами. И обычные сплетницы были не худшей их разновидностью: некоторые буквально видели своим долгом разжигать скандалы, а устроить дуэль прямо на балу для них считалось высшим пилотажем.

— А вы тут болтали, полагаю, — мрачно проговорил Ходкевич и перевел взгляд на меня. — Или это вы, милостивый сударь, позволяете себе…

— Нет. Не имею подобной привычки, знаете ли. И едва ли вы станете обвинять в чем-то мою спутницу. — Я взял Олю под руку. — А значит… На вашем месте я бы, пожалуй, задал пару вопросов друзьям.

Ходкевич вспыхнул и насупился. Видимо, понял намек, но быстро придумать остроумный ответ все-таки не успел. И я тут же воспользовался повисшей паузой, чтобы увести Олю подальше и от него, и от этих… особ.

Бояться мне было нечего, но вряд ли можно придумать что-то хуже, чем устраивать нелепые петушиные бои на потеху курицам. В конце концов, Мещерский позвал меня присмотреть за великой княжной, а не нарываться на очередную дуэль.

Оркестр, расположившийся на небольшом возвышении у противоположной от окон стены, играл уже далеко не первую композицию, однако танцевали пока немногие. По большей части пары возрастом чуть постарше — а молодняк разве что не расталкивал друг друга плечами, чтобы поскорее лицезреть ее высочество.

Но к нам она сама шагнула навстречу. Я уже видел племянницу на фотографиях, где ракурс и ретушь наверняка добавляли ей и роста, и какой-то тяжеловесно-взрослой солидности, однако и вживую она вовсе не казалась девчонкой.

Белокурые волосы Елизаветы чуть потемнели, но так и остались куда больше похожи на шевелюру матери — в девичестве принцессы Анны Каролины Рикке Датской. От которой унаследовала заодно и фигуру: Романовская стать в дочери брата так и не проявилась, и небольшой рост приходилось компенсировать узким кроем бального платья и каблуками. Впрочем, грации Елизавете было не занимать — от забавной детской неуклюжести не осталось и следа.

Передо мной стояла серьезная и уверенная в себе женщина шестнадцати с хвостиком лет от роду. Месяц назад она в одночасье потеряла семью, однако нашла в себе силы не только явиться на прием, но и честно отыгрывать роль важной гостьи, делая вид, что ей и правда весело.

Молодец, сильная девочка… И совсем уже взрослая.

Дети, особенно чужие, всегда растут быстро. Но я отсутствовал целых десять лет, и в моей памяти Елизавета до сих пор оставалась крохой с косичками, которой единственной позволялось отвлекать дядю от важных государственных дел и часами таскать по восточному крылу Зимнего. Ее черты изменились, но то, что я чувствовал тогда, проникало даже сквозь разделившую пелену времени и смерти, разливая по груди непривычно-странное тепло.

Я на мгновение будто вдруг вернулся в собственное старое тело.

— Я здесь… — сами собой беззвучно прошептали губы. — Лиза, я теперь с тобой.

Но ее высочество, конечно же, не услышала.

— Привет! — поздоровалась она с Олей вполголоса. Но ко мне, конечно же, обратилась в полном соответствии с придворным этикетом. — Доброго дня, милостивый государь!

— Владимир Острогорский. Морской корпус, первый курс. — Я изобразил поклон и осторожно коснулся губами протянутой руки. — Доброго дня, ваше высочество.

— А он ничего, — улыбнулась Елизавета. И вдруг как-то совершенно по-детски взглянула на Олю, сложив брови домиком. — Можно я украду его на один танец?

— Разумеется, ваше высочество! — Перед нами вдруг возник Поплавский, ужом проползший сквозь толпу вокруг.