Возделывая духа огород,

кряхтит гуманитарная элита,

издерганная болью за народ

и сменами мигрени и колита.

С успехами наук несообразно,

а ноет - и попробуй заглуши -

моя неоперабельная язва

на дне несуществующей души.

Эта мысль - украденный цветок,

просто рифма ей не повредит:

человек совсем не одинок -

кто- нибудь всегда за ним следит.

С душою, раздвоенной, как копыто,

обеим чужероден я отчизнам -

еврей, где гоношат антисемиты,

и русский, где грешат сионанизмом.

Теснее круг. Все реже встречи.

Летят утраты и разлуки;

иных уж нет, а те далече,

а кто ослаб, выходит в суки.

Бог техники - иной, чем бог науки;

искусства бог - иной, чем бог войны;

и Бог любви слабеющие руки

над ними простирает с вышины.

За столькое приходится платить,

покуда протекает бытие,

что следует судьбу благодарить

за случаи, где платишь за свое.

В наших джунглях, свирепых и каменных,

не боюсь я злодеев старинных,

а боюсь я невинных и праведных,

бескорыстных, святых и невинных.

Уходят сыновья, задрав хвосты,

и дочери томятся, дома сидя;

мы садим семена, расти цветы,

а после только ягодицы видим.

Когда кругом кишит бездарность,

кладя на жизнь свое клише,

в изгойстве скрыта элитарность,

весьма полезная душе.

Мне жаль небосвод этот синий,

жаль землю и жизни осколки;

мне страшно, что сытые свиньи,

страшней, чем голодные волки.

Друзья всегда чуть привередливы.

И осмеять имеют склонность.

Друзья всегда чуть надоедливы.

Как верность и определенность.

Господь посеял нас, как огород,

но в зарослях растений, Им растимых,

мы делимся на множество пород,

частично вообще несовместимых.

Живу я одиноко и сутуло,

друзья поумирали или служат,

а там, где мне гармония блеснула,

другие просто жопу обнаружат.

С моим отъездом шов протянется,

кромсая прямо по стране

страну, которая останется,

и ту, которая во мне.

Я вдруг утратил чувство локтя

С толпой кишашего народа,

И худо мне, как ложке дегтя,

Должно быть худо в бочке меда.

На дружеской негромкой сидя тризне,

я думал, пепел стряхивая в блюдце,

как часто неудачники по жизни

в столетиях по смерти остаются.

Где страсти, ярость и ужасы,

где рать ополчилась на рать,

блажен, в ком достаточно мужества

на дудочке тихо играть.

Смешно,как люто гонит нас

в толкучку гомона и пира

боязнь остаться лишний раз

в пустыне собственного мира.

Разлад отцов с детьми - залог

тех постоянных изменений,

в которых что-то ищет Бог,

играя сменой поколений.

Свои черты, штрихи и блики

в душе у каждого и всякого,

но непостижимо разнолики,

мы одиноки одинаково.

Меняя цели и названия,

меняя формы, стили, виды,-

покуда теплится сознание,

рабы возводят пирамиды.

Смешно, когда мужик, цветущий густо,

с родной державой соли съевший пуд,

внезапно обнаруживает грустно,

что, кажется, его давно ебут.

Блажен, кто в заботе о теле,

всю жизнь положил ради хлеба,

но небо светлее над теми,

кто изредка смотрит на небо.

Свечение души разнообразно,

незримо, ощутимо и пронзительно;

душевная отравленность - заразна,

душевное здоровье - заразительно.