Стены канала тряслись от разрывов, осыпаясь тысячами ручейков песка. Десантники инстинктивно прижимались друг к другу, словно плечо товарища могло уберечь их от шального разрыва.

На лицо погибшего младшего сержанта Маркина все время оседала пыль. Рогожину то и дело приходилось смахивать ее. Маленькая дырочка слева на груди закрылась корочкой запекшейся крови и стала похожей на большое родимое пятно.

Дым стлался над рисовыми полями, степью, закрывал солнце. Он полз по дну старого русла, обволакивал десантников серо-коричневыми космами. От него першило в горле и щипало в глазах. Казалось, всю планету заволокло этим дымом.

— Да-а, бардак! — прокомментировал ефрейтор Липин.

Он сидел у глинистой стены канала, обхватив стриженую голову руками. Рядом прикорнул пленный афганец — недавняя жертва ефрейтора. Русский десантник и солдат повстанческой армии были одинаково слабы и беззащитны перед огненной бурей, созданной людьми и безумствовавшей на десятках квадратных километров.

Яркая точка ракетницы зависла в небе.

— Поднимаемся! — бросил Рогожин бойцам. — «Такси» свободно. Эх, прокачу!

«Бээрдээмки» их батальона ждали десантников у шоссе.

Стволы семимиллиметровых станковых пулеметов были повернуты в сторону рисовых полей. Раненых, пленных и убитых погрузили внутрь разведывательных машин. Десантники устроились на броне — так было безопаснее. Если «бээрдээмка» подорвется на мине, можно отделаться контузией.

Колонна двигалась вперед по петляющей дороге. Рогожин сидел у башни, держась за ствол пулемета, и дымил сигаретой. Изрытая воронками степь с редкими островками зелени угрюмо молчала.

— Вернусь домой, возьму пузырь водяры — ив лес! — мечтательно произнес ефрейтор Липин. — Растянусь на травке, буду лежать целый день и пить. К ночи ужрусь, засну… Проснусь и опять буду пить. У нас на Брянщине леса, товарищ сержант, обалденные! Задолбал меня этот Чучмекистан!..

Добравшись до полка. Рогожин узнал, что взводный ранен. Осколок гранаты ударил в глаз и застрял под надбровной дугой. Вместе с другими ранеными взводного отправляют в кабульский госпиталь, где ему предстоит операция.

Рогожин отпросился у комбата и поспешил к самолету.

Загрузка шла полным ходом. Летчик-транспортник торопил.

Ему хотелось побыстрее убраться из Хоста, пока «духи» не очухались и не вернулись на свои огневые точки в горах.

Новиков лежал на носилках, прикрытый до пояса синим солдатским одеялом. Правая сторона его лица была скрыта под маской из бинтов.

— Здоров, Кутузов, — попытался пошутить Рогожин, но тут же осекся.

Лейтенант страдальчески сморщился.

— Обидно, Димка! — по-родственному назвал он Рогожина. — По глупости схлопотал. Был десантник Новиков и весь вышел. — Лейтенант тяжело вздохнул. — Жаль, семьей не успел обзавестись! Трудноватенько небось одному на дачке ковыряться будет… Ты, Дмитрий, своих ребят береги!

За что им тут гибнуть? Влезли, идиоты, в чужую страну и удобряем ее собственными костями…

Откуда-то с гор донесся хлопок.

— Миномет! — равнодушно определил лейтенант. — Отрыгнется, Дмитрий, нам Афган. Всему Союзу…

Двое хмурых солдатиков в застиранной форме подхватили носилки.

— Куда укладывать? — крикнул один из них, а второй равнодушно отозвался:

— Санинструктор покажет!

— Прощай, Дмитрий! — Новиков мигнул уцелевшим глазом, и на ресницах его блеснула мутная от аэродромной пыли капелька слезы.