|
Когда он бесшумно шагал по песку, свет факелов становился все ярче, и тогда Эбнер догадался, что здесь идет какая-то торжественная церемония, на которую его не пригласили. Поэтому он проявил крайнюю осторожность, перемещаясь от ствола одной кокосовой пальмы к другой, пока, наконец, не достиг такого места, откуда мог скрытно следить за всем тем, что происходило на территории дворца. Первое, что открылось его взгляду – огромное скопление охранников у ворот, выходящих на главную дорогу. "Этих стражей выставили специально, чтобы они не пропустили сюда меня, – с удовлетворением подумал Эбнер, но тут же опять заволновался: – Так какое же зло задумал мой народ?"
Долго священнику ждать не пришлось, так как от группы людей, сидевших в кружок и поедавших жареную свинину, отделился один – им оказался Келоло и выступил вперед, одетый в великолепные наряды желтого цвета. За ним последовали шестеро кахун в накидках из перьев. Внезапно Келоло подал какой-то знак рукой, и со стороны пляжа послышался звук барабанного боя. Его подхватил ещё один барабан, и вскоре воздух заполнила частая дробь, поддерживающая определенный ритм, похожий на учащенное сердцебиение. Так же внезапно из толпы собравшихся вышли шесть женщин, тех самых, которых Эбнер видел накануне распевающими церковные гимны. Тела их были обнажены до пояса, волосы украшали ярко-красные цветы, на плечи красавицы набросили ожерелья из блестящих черных орехов, а на ноги надели браслеты из акульих зубов, которые сразу же защелкали, как только началась древняя, но не забытая хула. Эбнер, часто ругавший этот танец и выступавший за его запрещение, сам никогда не видел, как он исполняется. И теперь, когда раскачивающиеся юбки из листьев дерева ти начали перемещаться в полутенях двора, Эбнер впервые обратил внимание на то, какой торжественностью и грацией отличался этот танец. Женщины казались ему бесплотными духами, трепещущими в ритме с ночным ветерком: сначала в движение приходила голова и плечи, затем словно бы волна пробегала по полным рукам и плавно заканчивалась у бедер. Это единое движение напоминало какую-то симфонию гармонии и красоты. Эбнер в растерянности забормотал: "А я-то всегда думал, что обнаженные мужчины и женщины…" Но его мимолетное впечатление отступило перед событием, произошедшим в следующую минуту. Миссионер стоял, потрясенный увиденным, а вперед вышел чтец заклинаний и, заслонив собой танцовщиц, начал горестно напевать какую-то молитву. Правда, вскоре в его голосе стали чувствоваться и нотки ликования: Эбнер смотрел на все происходящее и не верил своим глазам. В этот момент из только что отстроенного травяного дома вышел Келоло. В руках он бережно и почтительно нес древний камень, символизирующий Кейна. Эбнер был уверен, что этот камень уже давно уничтожен, но он каким-то образом продолжал существовать. Видимо, причиной тому была любовь Келоло. И вот теперь вождь поставил его на небольшой каменный алтарь возле самого берега, после чего выкрикнул: – О великий Кейн! Твой народ приветствует твоё возвращение домой! Над толпой повисла полная тишина, и гавайцы, один за другим, подходили к алтарю и клали на него цветы. Когда этот ритуал был завершен, кахуны начали нараспев читать всевозможные заклинания. Затем, по приказу Келоло, барабаны заиграли новый ритм, более быстрый и неистовый. Танцовщицы стали раскачиваться с ещё большей энергией, а жители Лахайны приветствовали возвращение своего древнего и любимого божества. Невзирая на сотню проповедей Эбнера и две сотни гимнов, посвященных уничтожению идолов, все же этот камень был первым, который воочию лицезрел сейчас священник. И он уставился на него, не в силах отвести взгляда, потому что была в нем какая-то нечестивая привлекательность и тайное обаяние. И то, что идол смог внушить своим почитателям удиви тельную смесь экстаза и благоговения, только подчеркивало его силу и уникальность. |
