Начальник кордегардии, небольшой горбатый человек, испуганно заморгал глазами и развел руками.

— Нет. И железо раскаленное прикладывали и к журавлю подвешивали, еле дышит, а молчит.

— Приведите его сюда, — приказал Младанович.

Палач и два его помощника метнулись к тюрьме. Через минуту они появились, ведя под руки измученного, в окровавленной одежде запорожца. При его появлении Гонта нервным движением вытащил из кармана трубку и набил её.

Запорожец отстранил руками тюремщиков и, пошатываясь, остановился.

Щурясь, приложил ладонь ко лбу и посмотрел на солнце. Гонте почему-то показалось, что он сейчас улыбнется. Запорожец действительно улыбнулся. Но улыбка его была мимолетной, она еле-еле коснулась его потрескавшихся, запекшихся губ. Запорожец опустил руку и перевел взгляд на Младановича, Обуха и Гонту. Глаза его снова стали холодными. Внезапно они встретились с глазами Гонты, и в них заиграли едва заметные огоньки.

— Проведать приятеля пришли? Соскучился я без вас, братчики. Сабли на вас казачьи и одежа тож… — начал запорожец.

Младанович оборвал его речь.

— И на тебе такая же висеть будет. Напрасно муки принимаешь. Скажи правду, и я сегодня же отпущу тебя на волю. Мы и так знаем всё про гайдамаков. Кто тебя послал? Зализняк? — Наступило длительное молчание. — Ну, говори же! А нет — прикажу поднять на дыбу, и будешь там висеть, пока не сдохнешь.

— Не вели поднимать очень высоко, а то не достанешь целовать в то место, откуда ноги растут, — с усмешкой ответил запорожец. И вдруг взгляд его погас, теперь в глазах отразилась страшная усталость и мука. Запорожец покачнулся и тоскливо, безнадежно прошептал:

— Закурить бы… хоть разок затянуться…

Гонта через силу глотнул слюну, она показалась ему густой, тягучей, как непропеченный хлеб. Неожиданно даже для самого себя выхватил изо рта трубку и, ткнув ее запорожцу, зашагал мимо оторопевших Младановича и Обуха к воротам.

Протяжно гудели рожки, соревнуясь с тысячеголосым гомоном огромной толпы: уманский гарнизон приносил присягу на верность польской короне. Прозвучал первый выстрел из пушки — войско стало строиться в две линии. После третьего выстрела из команды — комнаты, в которой хранились воинские клейноды  , — вышел Младанович в сопровождении двух казаков. Они несли его саблю и перевязь. За ними парами шли хорунжие с хоругвями да атаманы и есаулы с флагами, на каждом из них красовались вышитые золотыми нитками патриарший герб и герб Потоцких.

Младанович остановился посреди майдана и подал рукой знак: рожки и литавры разом умолкли, только толпа еще некоторое время гудела возбужденно и глухо. Губернатор медленно обвел взглядом войско. Гонте показалось, что этот взгляд задержался на нём дольше, нежели на других. Сотник стоял на правом фланге казацкого полка. Впереди казаков выстроились кирасиры: суровые, молчаливые, затянутые в леопардовые и волчьи шкуры, они походили на два ряда статуй. Гонта поискал глазами Ленарта, но в это время Младанович начал говорить, обращаясь к войску. Сотник напряженно вслушивался в его речь и почему-то не мог ничего понять. Ему даже показалось, будто не все слова долетают до него, а разбиваются о плотную стену гусар и теряются где-то между ними.

— …Несколько дней тому назад мы поймали одного гайдамака…

«Младанович говорит о том несчастном человеке», — подумал Гонта и вздрогнул. Только теперь он понял, почему не долетали до него слова губернатора. Сотник всё время думал о пленном запорожце.

После церемониала присяги в губернаторском замке начался бал. Столы разместили в саду, в тени ветвистых яблонь и груш. Младанович пытался придерживаться в доме своем старинных обычаев и порядков.