Анжелика стояла, прислонившись спиной к двери, и пыталась разобраться в том, что происходит — так трудно выстроить все по порядку: человек в саду, что за сад, да ведь это был Малкольм, Малкольм в саду Большого дома, нет, он внизу, раненый, опять не то, это же сон, а он говорил что-то про жизнь в Большом доме и о женитьбе… Малкольм, это он был тем мужчиной, который касался меня? Нет, он говорил мне, что умрет. Глупый, ведь доктор же сказал, что с ним все прекрасно, все говорят, что прекрасно, только почему прекрасно? Почему не хорошо, или отлично, или неплохо? Почему?

Она сдалась — желание заснуть пересилило все остальное. Луна сияла через щели в ставнях, Анжелика, пошатываясь, дотащилась через полосы бледного света до кровати и с удовольствием рухнула на пуховую перину. Со вздохом глубокого удовлетворения она до половины натянула на себя простыню и повернулась на бок. Через несколько секунд она уже спала.

Ори неслышно выскользнул из своего укрытия, поражаясь тому, что он до сих пор ещё жив. Даже несмотря на то что он вжался в стену вместе с мечами, его нельзя было не обнаружить при любом мало-мальски прилежном осмотре. Он увидел, что дверь и ставни заперты, а девушка тяжело дышит, положив одну руку под подушку, а другую поверх простыни.

«Хорошо. Она может подождать, — подумал он. — Сначала посмотрим, как мне выбраться из этой ловушки. Через окно или через дверь?»

Ничего не увидев сквозь щели ставень, он осторожно отодвинул запор и чуть-чуть приоткрыл одну половинку, потом другую. Внизу в саду все так же сновали солдаты. До рассвета оставалось почти три часа. Облака, густея, тянули к луне свои космы. Тело Сёрина бесформенной кучей лежало на тропе, напоминая подстреленного зверя. В первый момент Ори удивился, что ему не отрубили голову, потом вспомнил, что у гайдзинов не было обычая собирать головы врагов для подсчета или выставлять их на обозрение.

Трудно бежать этим путем и остаться незамеченным. Если они не ослабят бдительность, придется открыть дверь и попробовать выбраться через дом. Это означает, что дверь останется открытой. Лучше все же уходить через окно, если это будет возможно.

Он осторожно высунулся наружу и увидел под окном узкий уступ стены, который проходил и под другим окном, а потом поворачивал за угол — комната, в которой находился Ори, была угловой. Он почувствовал, как его охватывает возбуждение. «Скоро облака полностью закроют луну. Тогда я убегу. Я выберусь отсюда! Сонно-дзёи! Теперь она».

Действуя бесшумно, он установил задвижку так, чтобы ставни были слегка приоткрыты, потом вернулся к кровати.

Его длинный меч оставался в ножнах, и он положил его рядом на смятое покрывало из белого шелка. Белое, подумал он. Белая простыня, белая кожа, белый цвет — цвет смерти. То, что нужно. На белом удобно писать. Что это будет? Его имя?

Он неторопливо стянул с неё простыню. Ночная рубашка не укладывалась в сознании: странный предмет одежды, предназначенный скрывать все и ничего. Руки, ноги, грудь такие большие в сравнении с теми немногими женщинами, которые делили с ним ложе. Ноги длинные и прямые, ни намека на привычную для него изящную изогнутость голени от многолетнего сидения на коленях. Вновь он уловил запах её духов. Его взгляд скользил по ней, и он чувствовал, как в нем загорается желание.

С другими все было совсем не так. Он почти ничего не испытывал. Много легких и пустых разговоров и уверенный профессионализм. Его быстро доводили до оргазма, обычно после щедрых возлияний саке, чтобы был не так заметен их возраст. Теперь время принадлежало ему безраздельно. Она была юна — гостья из чужого мира. Боль в чреслах усилилась. И пульсирующий жар.