— Ты говоришь… — Збрхлу пришлось откашляться, — ты говоришь о дворцовых гвардейцах? Из самых знатных?

Дебрен глянул на Петунку. Ее глаза горели на бледном лице, как пара сапфиров, брошенных на простыню. Ей спрашивать не было нужды. Она уже знала ответ.

— Гвардия, — тихо сказала Ленда, — не носит столбомужей. Так этот герб называется: «Столбомуж». — Она глянула на Петунку и, кажется, испугавшись увиденного, принялась объяснять, чтобы выиграть время: — История рода уходит во времена, когда в Лелонии еще только создавалось государство, а первые колеса, устанавливаемые при дорогах, приходилось огораживать заборами, потому что темный люд, погрязший в язычестве, принимал их за запчасти для телег, ниспосланные добрым божеством Трактовидом. Короче говоря, все происходило во времена Дагоша Первого. В Бельницкую низину тогда прибыл самый младший брат Дагоша. Имя его, увы, не сохранилось, потому что во всей стране, от гор до моря, только два грамотных человека было. Из них один вечно пьяный и плохо знающий лелонский язык монах, а второй — пазраилит, который, кажется, шпионил в Виплане в пользу теммозан из Ирбии. Никто почему-то не заинтересовался младшим братом Дагоша, поэтому в историю он вошел под именем Безымянного. Но у нас, в Бельнице, его помнят. В легенды он попал как основатель стольного града. Хотя вначале-то это должен был быть не город, а лишь небольшой лелонский пограничный форт.

— Граница шла через теперешнюю Бельницу? — удивился Дебрен. — Посереди низины?

— Это одна из причин, по которым бельницкие князья не выставляют напоказ свой герб, — криво улыбнулась она. — Народ по сей день славит юношу за щедрость и фантазию. То есть за классические свойства пьяницы. А он пил. Был неисправимым алкоголиком. Довольно частый недугу младших сыновей плодовитых владык, а не надо забывать, что отец Дагоша был закоренелым язычником и жен у него было — не счесть.

— Ты собиралась о гербе… — напомнил Збрхл.

Петунка не была способна вымолвить ни слова, она выглядела типичной жертвой беспалицевого шока. Опустилась на лавку, лишь случайно не промахнувшись и не оказавшись на полу.

— Так я и говорю, — хрипло сказала Ленда, которая выглядела лучше хозяйки, но хуже Збрхла. Благодаря хрипоте дрожь в голосе была незаметна, но руки, охватывающие тело, уже справлялись не так хорошо, и время от времени ее всю трясло. — Водки еще не знали, поэтому князю приходилось много пить, чтобы выплеснуть из души горечь безнадежности. В результате у него, как у всякого выпивохи, вырос живот. Что его и спасло. Потому что когда уже место под будущую крепость выбрали, ему выпала честь вбить угловой столб. Но поскольку наступил вечер, церемонию отложили до утра. Ну и Безымянный, само собой, нализался. И по пьяни среди ночи пошел к ручью, чтобы перед церемонией потренироваться. И уснул. А когда проснулся, то валялся весь мокрый и грязный в сорока милях дальше, уже у реки Клодка, в том месте, где сегодня стоит княжеский замок. Его туда от самой горы Чернухи вода унесла. Вместе со столбом, который изобразили на гербе и который, как легко догадаться, не дал Безымянному утонуть. Сердечный был мужик, как все пьянчуги, так что, наверное, обнял его, этот столб, и…

— Скажи же наконец, — слабым голосом прервала ее Петунка, — коли уж начала… Я хочу это услышать.