— Знаю, что ты сказал. И знаю, что я говорю! Она о своем возрасте десятки раз мимоходом сообщала, потому у меня этот двадцать один год в памяти застрял!

— Читаешь много лет? — тихо повторил Дебрен.

Она раскрыла рот, намереваясь препираться дальше… и замерла. Он, конечно, не прокомментировал. Прикинулся, будто не заметил. Достаточно было того, что она поняла. К несчастью, они были не одни.

— Так она в хрониках утверждает, что ей двадцать годков? — рассмеялся командир воинского подразделения, славящегося своей деликатностью. — Вот шельма! И кстати, гляньте, как эта ложь оборачивается против врунов… Получилось, что она сама из себя гулящего грудничка сотворила, а ведь я-то имел в виду, что она разумная женщина и венок, как и полагается, до пятнадцатого годка доносила.

— Так ей тридцать пять? — удивился Дебрен.

— Старая скрипка, — покачал головой Збрхл. — Но скажу тебе, что именно такая в хороших руках…

— Знаю, — сказал магун. Совершенно сознательно.

Збрхл был прав: девушке следовало носить венок до пятнадцати лет. Бывало чуточку раньше, чуточку позже. Но тридцатилетняя девица, хоть венка никто от нее не требовал и — по крайней мере до конца ранневековья — за отсутствие такового не укорял, могла чувствовать себя не совсем уютно. Как и Солган, он до сего дня давал Ленде немного меньше лет. До сих пор не было случая прокомментировать ее признание на сей счет. Но он чувствовал, что она корила себя за свои слова, и решил воспользоваться представившейся возможностью.

И совершил ошибку. Она резко повернулась. Вопросительно глянула на него. Взгляд был какой-то… странный.

Чума и мор!

— Довольно болтать, — буркнул он, чувствуя, что еще больше раздражает ее, но у них не было времени, чтобы объяснить Ленде, как мало связывает его со знаменитой Лелицией Солган. К тому же он не мог не понимать, что каждое слово объяснений ему пришлось бы потом комментировать тремя другими. — За работу.

Они взялись за работу. Все трое. Оказалось, что рук вовсе не в избытке. Помощь Ленды пригодилась, особенно при снятии бригантины. Частично по вине Дебрена, который вначале с несколько мстительным послушанием прижимал обломок торчащего из бедра древка стрелы и стягивал через него узкие штанины брюк. Нож был острый, магун колдовал, но все равно все кончилось тем, что древко разбередило рану, причинив сильную боль и вызвав обильное кровотечение. Когда приступили к извлечению остатка стрелы, оказалось, что они перестарались с укорачиванием, и даже длинные ногти Ленды никак не могли крепко ухватить обломок. Пришлось снова кропотливо, осторожно работать ножом, проделывать сечения, позволяющие пальцам зацепиться. В результате Збрхл потерял слишком много крови и обезболил себя чересчур большим количеством водки. Когда дело дошло до снятия лат, он нарушил принцип Збрхлов и просто-напросто потерял сознание.

Дебрен с Лендой крепко потрудились, перенося его на ложе. Потом было еще хуже: пришлось выковыривать обломки стрел, которые на манер гвоздей прибили бригантину к ребрам, груди и спине. Ложе, чертовски изысканное и поэтому очень мягкое, проминалось под ним, интересное тело ротмистра перекатывалось с боку на бок, как плохо закрепленная бочка под палубой корабля, стрелы торчали по разные стороны туловища, и независимо от того, как они укладывали Збрхла, та, что была снизу и извлечение которой они откладывали на потом, вполне могла глубже войти между ребрами.

Короче говоря, операция была столь же тяжелой, как и пациент. Когда они закончили, с обоих ручьями лил пот. Ленда понемногу, осторожно выпрямляя ноги, сползла с ложа.