В этой части Вестминстера парадные улицы, окружавшие здание парламента и аббатство, превращались в лабиринты потемневших от старости домов. Винокуренные заводы, кузнечные цеха и лавки скупщиков железного лома выходили на угольные склады и длинный ряд пристаней, где баржи, прибывавшие из графств выше по реке, выгружали разнообразные товары: от сена до камня и леса. Сейчас, в стремительно сгущающейся темноте, береговая полоса лежала пустынная, только баржи, люки которых были задраены в ожидании грозы, чертившей вздыбленный горизонт вспышками молний, покачивались на низкой воде.

Опережая шагов на тридцать отставшего Себастьяна, русский полковник бросился через открытый отрезок настила туда, где маячили высокие стены прибрежной пивоварни – черные от копоти кирпичи на фоне быстро темневшего неба. Тяжелый, острый дух дрожжей и хмеля смешивался с запахами дегтя и реки. Ряды бочонков, уложенных накатом по три-четыре штуки в высоту, отбрасывали по двору темные тени. Чернышев нырнул между штабелей, и на безлюдном берегу внезапно воцарилась тишина: русский затаился.

Над рекой прокатился гром. Девлин резко остановился, и тут его сверхъестественный слух различил тихий свист извлекаемого из ножен хорошо смазанного клинка.

Себастьян медленно продвигался вперед, бдительно улавливая всеми чувствами малейший признак движения, легчайший шелест предательского вдоха. Он как раз достиг края первого ряда, когда услышал слабое трение дерева о дерево. Отскочив назад, виконт ощутил дуновение ветра от пришедшей в движение стены бочонков.

Штабель рухнул вокруг Себастьяна раскатистым, грохочущим, шумным каскадом разломанных клепок и звенящих обручей. Загремев цепью, залилась истерическим лаем собака, где-то вдалеке окликнул ночной сторож.

Послышался топот быстро убегающих ног. Девлин перелез через груды разбитых, перекатывающихся бочонков как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чернышев исчезает за углом пивоварни.

Проклятье!

Виконт погнался за русским через причал для разгрузки камня с высящимися кучами грубо тесаного гранита и песчаника во двор гончарной фабрики. Над берегом вспыхнула молния, высветив длинное, разлапистое строение из неоштукатуренного кирпича с пологой черепичной крышей и двумя длинными дымовыми трубами. Под высоким, похожим на помост стеллажом, который тянулся вдоль торца здания и был уставлен огромными глиняными сосудами, Себастьян круто притормозил.

Полковник снова где-то спрятался.

Послышался глухой стук, затем легкое «дзин-н-нь», словно посудина из обожженной глины стукнулась о соседнюю. Задрав голову вверх, виконт ухватился за край стеллажа и осторожно подтянулся на высокий настил. Дождь припустил сильнее, зарябил темную колышущуюся гладь реки, гулко забарабанил по грудам горшков и ваз, труб и водостоков. Себастьян бесшумным броском взметнулся на скат крыши и приподнялся на корточки.

Под гладкими кожаными подошвами сапог старая черепица была скользкой от влаги и мха. Девлин аккуратно выбрался наверх, перелез через гребень крыши и присел на противоположном скате, ощущая, как греет спину тепло еще не остывших дымоходов обжиговых печей.

Отсюда виконт осмотрел широкую, приподнятую над землей площадку, шедшую вдоль задней стены цеха. На дальнем ее конце застыл выжидающий Чернышев. Фигура полковника почти полностью скрывалась в тени десятков массивных глиняных сливных труб фута по четыре в длину, вертикально выставленных на помосте. В небе вспыхнул зазубренный зигзаг молнии, и Себастьян заметил блеснувший в руке противника стилет. Вокруг лил дождь, наполняя воздух запахом мокрой глины.

Высвободив из потайных ножен в голенище свой кинжал, Девлин спрыгнул на край площадки. От его приземления ближайший ряд труб пошатнулся, и виконт услужливо подтолкнул их сильнее.

Те медленно накренились, опрокидывая собой второй ряд, затем третий, пока все множество труб не повалилось, как костяшки домино, раскатистым крещендо звенящей, бьющейся вдребезги керамики.