Он отнесся к моей просьбе с теплотой и пониманием.

— Эллиотт рассказывал, что ваш брат звонил на прошлой неделе в День матери и оставил записку, в которой велел вам больше его не искать.

— Все верно, — сказала я, — Именно поэтому я хочу, чтобы наша встреча осталась между нами. Но пленка, которую я нашла, дает основания полагать, что у Мака были какие-то затруднения. Не знаю, говорила ли ваша мама о моем брате.

— Она очень любила Мака, — тут же заверил меня Клайн.— Я могу понять, почему вы не хотите посвящать в расследование других родственников. Мне всегда было жаль вашего брата. Послушайте, сегодня я уйду с работы пораньше. Мои сыновья играют в школьной постановке, и я не намерен пропустить спектакль, застряв в какой-нибудь пробке. Записи, которые делала мама во время частных уроков со студентами, хранятся в коробке на чердаке. Уверен, что и пленки с голосом вашего брата там же. Вы не могли бы подъехать к моему дому около пяти часов? Я отдам вам все записи.

Разумеется, я сразу согласилась. Потом позвонила в гараж и сказала смотрителю, что возьму машину мамы. Я понимала, как тяжело мне будет вновь услышать голос Мака, но, по крайней мере, если я удостоверюсь, что пленка, найденная в чемодане, не единственная в своем роде, что таких много, это поможет мне избавиться от страха, что он исчез из-за какой-то серьезной проблемы, которой не мог поделиться с нами.

Убедив себя в правильности предпринятых шагов, я заварила свежий кофе и включила утренние новости, после чего выслушала с упавшим сердцем последний отчет о деле Лизи Эндрюс. Кто-то сообщил журналисту из «Пост», что она позвонила отцу в субботу и пообещала позвонить в следующий раз в День матери.

В ДЕНЬ МАТЕРИ!

Зазвонил мобильник. Интуиция подсказывала, что это детектив Барротт. Я не стала отвечать, а минутой позже проверила сообщения и услышала его голос. «Мисс Маккензи, я бы хотел увидеть вас как можно скорее. Мой номер...»

Я разъединила связь, сердце бешено колотилось. Я знала его номер и не собиралась ему перезванивать до тех пор, пока не повидаюсь с Эроном Клайном.

В пять часов вечера, когда я прибыла к дому Клайна в Дарьене, меня ждала буря. На мой звонок вышла миловидная женщина за тридцать, которая представилась женой Эрона, Дженни. Напряженное выражение ее лица подсказало мне, что случилось ужасное.

Она привела меня в кабинет. Эрон Клайн стоял на коленях на ковре, окруженный перевернутыми коробками. Пленки были разложены по отдельным стопкам. Их там насчитывалось не меньше трех сотен.

Эрон был бледен как смерть. При моем появлении он медленно поднялся и, глядя мимо меня на жену, сказал:

— Дженни, их здесь нет, ни одной.

— Не может быть, Эрон, — запротестовала она.— Зачем кому-то...

Он прервал ее и враждебно посмотрел на меня.

— Я никогда по-настоящему не верил, что моя мать стала жертвой случайного преступления, — сказал он бесстрастно, — В то время все решили, будто из ее квартиры ничего не пропало, но это оказалось не так. Здесь нет ни одной записи ее уроков с вашим братом, но я знаю, что пленок было, по меньшей мере, двадцать и они хранились вместе с остальными после его исчезновения. Единственный, кому они могли понадобиться, — ваш брат.

— Я не понимаю, — пробормотала я, опускаясь на ближайший стул.

— Теперь я верю, что моя мать была убита потому, что кому-то понадобилось взять кое-что в ее квартире. Убийца забрал себе ключи. В то время я не обнаружил никакой пропажи. Но одна вещь все-таки пропала — коробка, где лежали все пленки, записанные на уроках с вашим братом.

— Но на Эстер Клайн напали спустя год после исчезновения Мака, — сказала я.— Зачем эти пленки могли ему понадобиться? Какой от них толк? — Меня внезапно охватила ярость.