Говорят, ты собираешь своих мертвых земляков. Может, ты много уже собрал и соберешь еще больше, может, ты даже всех соберешь, но одного тебе не найти во веки веков, так же как мне не увидеть никогда ни мою дочку, ни моего мужа. Хотя мне и хочется рассказать тебе о том, кого ты никогда не найдешь, но я не стану, потому что не хочу портить праздник людям. Ну и дождь лил той ночью, еще сильнее, чем сегодня. Все вокруг было залито водой. Даже яму нельзя было выкопать — она сразу наполнялась водой, совершенно черной водой, словно она просачивалась из самой ночи. И все же я вырыла яму. Но я не скажу об этом ничего, чтобы не отравлять другим веселье, даже если это и твое веселье, будь ты проклят!

Генерал закурил сигарету, сигарета показалась ему крохотной по сравнению с огромными трубками, вырезанными из корней можжевельника, длинными и черными, которые держали в руках старики, затягиваясь после каждой фразы, словно для поддержания неторопливого ритма беседы.

Хозяин дома, совсем древний старик, который встретил их в коридоре, подошел и сел рядом с генералом, с такой же трубкой в руках, как у остальных стариков. На груди у него на черном сукне блестела желтая медаль. Генерал часто видел такие желтые медали у крестьян, и за каждой медалью ему чудилось бледное лицо убитого солдата из его армии. Он улыбнулся старику, морщинистое лицо которого напоминало ему потрескавшийся ствол все еще крепкого дерева. Человек, сидевший рядом с ним, перевел ему слова старика. Хозяин дома просил извинения у гостя, что не может уделить ему подобающего внимания, потому что гости продолжают приходить и ему нужно встретить всех.

Генерал пробормотал несколько раз: «Ну что вы, я понимаю» и «Благодарю вас». Старик помолчал и неторопливо затянулся своей трубкой. Затем спокойно спросил его:

— Из каких мест к нам?

Генерал ответил.

Старик задумчиво кивнул, и генерал понял, что он никогда не слышал о его родном городе, хотя это был большой и известный город.

— А жена, дети у тебя есть? — снова спросил его старик.

— Да, я женат, — сказал генерал, — и у меня двое детей.

— Дай им бог здоровья!

— Спасибо.

Старик снова затянулся трубкой, и на лбу у него появились глубокие морщины, словно он собирался сказать что-то важное; генерал испугался, что старик заведет речь именно о том, о чем он меньше всего хотел здесь говорить.

— Я знаю, зачем ты здесь, — сказал старик совершенно спокойно, и генералу словно нож вонзили прямо в сердце. Все это время он со страхом ждал разговора, который мог бы привести к какому-нибудь инциденту, он сам старался забыть, кто он такой, тогда и другие, возможно, забудут об этом. Ведь он мог быть просто туристом, интересующимся народными обычаями, он расскажет потом о них друзьям у себя на родине. Генерал уже жалел, что пришел на свадьбу. — Да, — продолжал старик. — Это хорошо, что ты собираешь убитых солдат, каждый раб божий должен покоиться у себя на родине.

Генерал кивнул в знак согласия. Старик извинился, с трудом поднялся — ему нужно было встречать и приглашать к столу новых гостей.

Генерал с облегчением выпил. Настроение у него опять поднялось. Опасность провокации миновала, теперь он мог беззаботно веселиться и пить сколько ему вздумается.

— Видите? — снова спросил он священника. Язык у генерала слегка заплетался. — Они нас уважают. Я же говорил: кто старое помянет, тому глаз вон. Что вы сказали?

— В таких ситуациях нелегко разобрать, где требования обычая, а где уважение, — ответил ему священник.

— Генералов всегда уважают.

Генерал выпил еще рюмку.