|
Угроза была сплошной «партизанщиной», но она была сделана, и были назначены сроки, когда должно быть произведено очищение города от красных войск. Эти сроки приблизились, и теперь отряд шёл занимать город. Когда солнце склонялось к западу, мы двинулись из селения Московского по направлению к Ставрополю. Комиссары испугались «тени партизан»… В лунный вечер, в ночь на 8-е июля 1918 года, мы приблизились к Ставрополю и остановились на господствующей над городом возвышенности. Мы оказались более счастливыми, чем Наполеон на Поклонной горе под Москвой в 1812 году. Здесь нас уже поджидала депутация от города. Полковник Слащёв, действовавший именем Шкуро, принял представителей, поблагодарил их и предложил всем им возвратиться к пославшему их населению и оставаться спокойными. Здесь губернатор, генерал Уваров, выступил на сцену и в автомобиле, с небольшой охраной отправился в город принимать приветствия восторженного населения».
Генерал А.И. Деникин в «Очерках русской смуты» описывает это событие несколько в иных тонах: «8 июля получено было донесение о падении Ставрополя. Штабная сводка объявляла об этом событии следующими словами: «Советская власть изгнана из Ставрополя и вместе с красной гвардией бежала в Армавир. В Ставрополь прибыл наш военный губернатор и вступили наши войска…» Вероятно, для многих событие это казалось тогда значительным и радостным. Но для армии оно являлось тяжёлой обузой. Занятие Ставрополя — не в порядке планомерного развития операции, а в результате партизанского налёта — сделало положение города весьма непрочным; вместе с тем оно налагало на нас нравственную обязанность защищать его, отвлекая силы от главного направления. Случилось всё это в обстановке феерической. В Кисловодске в мае объявился партизан Шкуро. Он был заподозрен большевиками в контрреволюции, арестован и отправлен во Владикавказ. Там, при содействии ген. Мадритова, находившегося в добрых отношениях с терским «советом народных комиссаров», Шкуро не только освобождают, но и отпускают обратно в Кисловодск. Прошло немного времени, и Шкуро во главе отряда, в состав которого входили кубанские казаки Баталпашинского и Лабинского отделов, в середине июня появляется под Кисловодском. Взяв город и продержавшись в нём несколько дней, он, выбитый большевиками, уходит на Кубань и ищет соединения с Добровольческой армией. Выступление Шкуро дало сигнал к преждевременному восстанию терцев и к сильным репрессиям со стороны большевиков в отношении кисловодской буржуазии. К концу дня отряд Шкуро появился в Ставропольской губернии, ведя по дороге удачные бои с большевицкими частями. Его движение опережала громкая молва о несметной силе отряда, неизменной удаче его «атамана» и жестоких расправах с советскими властями… Появившись 5 июля к северу от Ставрополя, Шкуро вошёл в связь с Добровольческой армией, а городу предъявил ультиматум о выходе из него в определённый срок красноармейцев, грозя в противном случае начать «обстрел тяжёлой артиллерией»… Как это ни странно, но комиссары Ставрополя и начальник гарнизона Шпак, напуганные тревожными вестями, идущими со всех сторон об успехах добровольцев, 8-го очистили город без боя… Ликованию измученных жителей не было предела. В Тихорецкой, куда приехал Шкуро представиться и заявить о своём подчинении, я первый раз увидел этого офицера, которого Кубань долго считала своим национальным героем. Тогда только начиналась ещё восходящая линия его карьеры и слагались первые легенды… Молодой, нервный, весёлый, беспечный, подкупающий своей удалью и бесшабашностью — словом, тип настоящего партизана. Отряд его имел состав приблизительно четырёх полков, и потому я обещал Шкуро после реорганизации и снабжения его артиллерией и технической частью развернуть отряд в дивизию, сохранив за ним командование. |
