Изменить размер шрифта - +
За рулем, как она разглядела, сидел Барракуда. Отстранившись от Дохлого, она уставилась на него:

 

– Рассказывай!

– Во! Узнаю тебя, Настя. Это вместо «спасибо»... Слушай, а как тебя круто эта баба отметелила, а? Если бы не мы, вообще бы по асфальту размазала.

– Там бетон, – отозвался с переднего сиденья Барракуда.

– Где Димка? – крикнула она. – Где Димка?

– Я же тебе сказал – в больнице Димка, – отозвался Дохлый. – Димку вытащил, я даже и не знаю кто.

– А откуда ты знаешь, что он в больнице?

– Сам вез потому что. Ладно, сейчас приедем, все расскажу.

– А куда едем-то?

– Как куда? К тебе. Надо же разобраться с этим твоим Сухим. Отпустить его с миром. Война окончена, всем спасибо. Слушай, скажи-ка мне, а тот парень, который там валялся, возле метро, чего он валялся? Его тоже эта баба треснула?

– Нет. Это я.

– Ты? Ну ты даешь!.. Хорошо, мы вовремя успели. Как раз в тютельку.

– Вы с ней дрались?

– Куда там... Барракуда свою газовую «волыну» вытащил и заорал: «Руки вверх!» Она, наверное, решила, что опера нагрянули – такого деру дала, только пятки сверкали. А паренек так и лежал, не очухался.

«И не очухается», – подумала Настя.

Между тем машина уже подъехала к ее дому.

Они открыли дверь Настиной квартиры и вошли. Настя щелкнула выключателем, и Дохлый с Барракудой одновременно охнули и шарахнулись к стене. Прямо возле их ног лежал Сухой. Он пришел в себя и злобно смотрел на вошедших ребят. Рубашка на его плече была бурой от крови. Сам он был очень бледен.

– Перевяжи хоть, сука, кровью изойду...

Голос его был удивительно тонким и слабым, неожиданно слабым для такого крепкого тела.

Настя заметила, что входная дверь еще не закрыта, и толкнула ее, но что-то мешало, дверь уперлась во что-то мягкое... Настя опустила глаза и увидела носок чьего-то ботинка, сунувшегося снаружи в открытую щель. Кто-то хотел войти и не успел.

– Это я, – разрешил ее недоумения человек, стоявший на площадке. – Николай Егорович, сосед...

– Николай Егорович. – Настя навалилась плечом на дверь. – Я сейчас занята. Извините...

– Мне кажется, тебе требуется помощь, – сухо ответил Николай Егорович и, нажав на дверь со своей стороны, отодвинул Настю в прихожую.

Он распространял вокруг себя такое поле уверенности, что никому из ребят даже в голову не пришло сопротивляться его вторжению. Николай Егорович, лысоватый, лет шестидесяти, крепкий мужичок, одетый в старые мягкие брюки и коричневый джемперок, вошел, осмотрел всех собравшихся, сощурил глаза на Сухого, покачал головой:

– Кто ж его так?

– Это ты?! – прохрипел Сухой. – Ты?!

Настин сосед усмехнулся:

– Узнал-таки... Только по голосу меня теперь и узнаешь, Сухой. Да! Так кто тебя разукрасил? Соседка моя, поди?

Сухой молчал.

– Ну, пошли, ребятки, на кухню. Поговорим.

Чувствуя его сумасшедшую внутреннюю силу, Барракуда, Дохлый и Настя подчинились. Расселись на кухне, оставив неперевязанного Сухого в коридоре.

– А как он... – начала Настя, кивнув в сторону коридора.

– Ничего с ним не будет. Придуривается. Вы хорошо сделали, что не начали его перевязывать. Всех бы вас замочил. Это не рэпперы твои сраные, – серьезно сказал Николай Егорович, заглянув Насте в глаза. Она вздрогнула. Сама смерть посмотрела сейчас ей внутрь, в самую глубину ее существа.

Быстрый переход