Пристально всматривается он в лицо Анны.

— Вот из‑за кого я главным образом приехал… Лазарь воскресший! Ведь это же самое настоящее чудо! Вы чувствуете?

— Не столько чувствую, сколько понимаю, — улыбается Анна.

— Значит, никаких последствий?

— Профессор утверждает, — серьезным тоном сообщает Николай, — что смерть вообще несколько… «взбадривает» человека.

Нарком смеется.

— Значит так и есть. Обязаны верить: он — чудотворец, он знает.

Понемногу беседа становится спокойнее, строже. Нарком незаметно направляет ее в нужное русло. Осторожными вопросами он заставляет Анну впервые так живо и подробно рассказать о собственной гибели, Николая и Наташу — с волнением вспомнить, и, порой дополняя и подправляя друг друга, только теперь понять некоторые подробности того страшного вечера и ночи на Уфе; Ридана — увлечься на несколько минут своими идеями о власти человека над собственным организмом и раскрыть тайны «воскрешения» дочери, никому еще не рассказанные…

И вот, уже не видя, не чувствуя ни своих напряженных поз, ни судорожно сжатых рук, они слушали друг друга, будто следя за самими собой на кадрах фильма, впервые воспроизводившего жизнь без ошибок, без искажений…

Ганс Риккерт сидел между Анной и Риданом. То один из них, то другой, как могли, тихонько передавали ему смысл рассказов.

Теперь очередь дошла до него.

У Ганса был свой, особый стиль рассказа: факты, лаконичные, сдержанные сообщения, будто вырезанные из газетных заметок. После живых, ярко окрашенных личными настроениями, переживаниями рассказов ридановцев его речь показалась сначала сухой, скучноватой.

Но уже через несколько минут стало ясно, что это только манера рассказчика: факты связывались, рождали все более оживающие образы людей — Гросса, Мюленберга, нацистов, самого Ганса; как бы между строк нарастал и уже психологически окрашивался в цвета трагедии смысл таинственного «мюнхенского взрыва».

Теперь ридановцы узнали, наконец, как в голове вот этого молодого рабочего возник отчаянный план связи по радио с неизвестным, только «почувствованным» и угаданным советским другом, как родились эти удивительные буквы — LMRWWAT, сыгравшие такую значительную роль во всех событиях их жизни за последние годы.

В самом деле! Ведь если бы Ганс не придумал этого «ключа» и не передал его Николаю, возможно, Ридан не получил бы «Генератора чудес». А тогда не было бы ни ридановских научных побед, ни преступления Виклинга, ни его разоблачения, ни гибели и спасения Анны. Ничего не было бы!

— Расскажите еще, как вы проникли к нам в Союз, — подсказал нарком.

Ганс говорит, Анна переводит…

Прошло почти два месяца с того момента, когда, сидя за столом в кают‑компании «Эрваллы», он понял, что провалился, погиб, отравлен, и, теряя сознание, опустил голову, чтобы не поднять ее уже никогда. Потом поднял голову, убедился, что он жив, здоров и спасен друзьями.

Никто не объяснил ему, что тут произошло: это была государственная тайна. Но пытливый ум его не мог успокоиться; некоторые наблюдения, сделанные тотчас после возвращения сознания, убеждали его, что это был сон, что ему подверглись все, кто находился тогда на «Эрвалле», что сон этот вызван был искусственно, на расстоянии, и, следовательно, имел целью захват советскими пограничниками шпионского судна. Но как, чем можно усыплять людей на расстоянии!?

Придя сегодня сюда, он узнал в профессоре того, кто был тогда среди друзей. А теперь из прослушанных только что рассказов он уловил, что существует генератор излучений, действующих на мозг, что он создан этими замечательными советскими учеными, победившими даже смерть…

Ридан теперь вспомнил, где он видел это лицо, эти глубоко сидящие глаза.