Перкинсу раньше не приходилось обращаться к такой аудитории. Каждый год он получал дюжины приглашений, но все отклонял. Первой причиной отказов было то, что он был глуховат, поэтому избегал больших сборищ. Второй – он верил, что редактор всегда должен оставаться невидимым. Его появление на публике может подорвать веру читателей в писателей, а у последних – уверенность в своих силах. Более того, Перкинс не видел никакого смысла в обсуждении своей карьеры – вплоть до приглашения Маккормика. Кеннету, одному из наиболее приятных и любимых им людей в издательском бизнесе, человеку, который лично практиковал перкинсовскую философию редакторского самоустранения, было очень трудно отказать. Или, возможно, Перкинс чувствовал, сколько невероятной усталости и печали накопилось в нем за долгую жизнь, и знал, что нужно передать все свои знания кому-нибудь, пока не стало слишком поздно. Поэтому, зацепив большие пальцы за проймы своего жилета, в своей привычной звучной и чуть хриплой манере он приступил к лекции.

– Первое, что вам нужно запомнить, – сказал он, избегая смотреть в глаза слушателям, – это то, что редактор не должен дописывать книгу за автора. Лучшее, что он может сделать, – это быть ему хорошим помощником. Не поддавайтесь чувству собственной важности, потому что главная задача редактора – высвобождать энергию, а не создавать.

Перкинс признавал, что предлагал почитать своим авторам кое-какие произведения для вдохновения, когда у них не было идей для создания собственных. Но при этом подчеркивал, что эти тексты для вдохновения никогда не довлели над авторами при работе над новыми книгами, пусть они и были успешны с финансовой и литературной точки зрения.

– Потому что лучшая работа любого писателя, – говорил он, – всегда рождена им самим.

Он предостерегал студентов от соблазна навязывать автору свою точку зрения, вмешиваться в писательский процесс или пытаться превратить его произведение в то, чем оно не является.

– Это очень просто, – сказал он. – Если вы работаете с Марком Твеном, не пытайтесь сделать из него Шекспира. И не пытайтесь сделать из Шекспира Марка Твена. Потому что в конечном счете все, что можно получить от автора, – это его самого.

Редактор говорил осторожно, и его голос то и дело затихал, как у любого глуховатого человека. Казалось, будто Перкинса самого удивляет его звучание. Первое время аудитории приходилось напрягаться, чтобы его расслышать, но уже через несколько минут все сидели так тихо и неподвижно, что можно было различить каждый сказанный слог. Все внимательно слушали рассказ смущенного редактора о трудностях и испытаниях, сопровождающих его работу, которую он сам называл «поиском достойной вещи». Как только Перкинс завершил заранее заготовленную речь, Кеннет Маккормик предложил группе задать вопросы.

– Каково было работать со Скоттом Фицджеральдом? – таков был первый из них.

Перкинс на секунду задумался, и на лице его промелькнула хрупкая улыбка. Затем он ответил:

– Скотт всегда был джентльменом. Но и он иногда нуждался в мощной поддержке: она возвращала его к жизни. И его тексты в итоге были так прекрасны, что стоили всех усилий.

Перкинс также добавил, что рукописи Фицджеральда всегда было легко редактировать, потому что в отношении своей работы он был перфекционистом и стремился, чтобы она выглядела идеально. Тем не менее, уточнил Перкинс, Скотт был невероятно чувствителен к критике. Он принимал ее, но редактор должен был быть уверен в том, что предлагает.

Далее дискуссия развернулась вокруг особенностей работы с Эрнестом Хемингуэем. Перкинс сказал, что Хемингуэю не только в начале карьеры нужна была помощь, но даже в зените славы, потому что Эрнест, по словам Перкинса, писал так же дерзко, как и жил. Перкинс считал, что поведение персонажей в текстах Хемингуэя является воплощением «грации под давлением».