– Вы всегда так поздно ужинаете? – спросила Лана.

Шведка так и прыснула со смеху.

– Иногда и до полуночи нет времени перекусить. Свенсон держит прислугу в ежовых рукавицах. Ей очень нравится власть. Хотя некоторые считают, что у нее нет выбора и она должна выполнять распоряжения миссис Ван Эндел и заставлять нас. Но как бы там ни было, наш выбор тоже невелик: делай, что тебе говорят, или ищи другое место.

– Хочешь пожаловаться, Ирландка? – спросила Джонни. Лана покачала головой, и девушка рассмеялась. – Это хорошо, а то одна уже пожаловалась. Так ее не только выгнали, но и предупредили, что ее имя внесут в черный список. Так что она не смогла найти работу ни в одной богатой семье этого города. – С этими словами Джонни осушила стакан молока и утерлась рукавом.

Наблюдая за ее манерами, Лана вспомнила о другом человечке, тоже всегда утиравшемся рукавом.

Пока девушки доедали, Лана тихо сидела и вспоминала о маленьком Колине. Они больше не могли видеться так часто, как раньше, но она всегда стремилась изменить его жизнь к лучшему. И сейчас она старается для него. Она твердо решила, что каждый заработанный ею доллар она потратит на устройство достойной жизни для Шивон и Колина.

– Что-то ты приумолкла. – Джонни прервала ее размышления.

Лана лишь пожала плечами и обернулась на звук колокольчика. Она слышала его целый день, но спросить, что он означает, было не у кого.

– Что это за звонок?

– Ван Энделы вызывают так горничных, прислуживающих наверху.

– Наверху?

– Ну да, в комнатах хозяев. – Джонни заговорила тише: – Ты, наверное, думаешь, что, когда мистер и миссис Ван Эндел в отъезде, нас меньше дергают. Но на самом деле, когда Уилтон остается дома один, становится только хуже.

– А кто это, Уилтон?

– Хозяйский сын. Он с друзьями берет здесь все в свои руки и гоняет слуг и в хвост и в гриву.

При упоминании этого имени все как-то притихли. Лана отчетливо ощутила волну страха, исходившую от собеседниц, и тут же прекратила расспросы.

Когда с едой было покончено, она, следуя примеру остальных, отнесла свою тарелку в мойку, помыла и убрала ее, прежде чем подняться в спальню на чердаке. Там она сбросила наконец униформу и облачилась в хлопковую ночную сорочку.

Шведка задула свечу, и комната погрузилась в темноту.

Лана улеглась на жесткую кровать, взгляд ее устремился к высокому узкому окну под потолком. И словно не было всех этих лет. Она как будто вернулась в ненавистный приют ее детства, где ее заставляли подчиняться чужим правилам. Может, поэтому она бы с радостью предпочла свою крошечную каморку на пристани?

Там она жила, как ей хотелось, приходила и уходила в любое время и никому не подчинялась. Она так любила нежиться в кровати и смотреть, как луна заглядывает ей в окошко, как черное ночное небо оживает сотнями ярких звезд, где соленый бриз и шум волн нежно убаюкивали ее. А что здесь: смутные очертания пяти коек в темноте, душный чердак, жара, теснота. Дышится и то с трудом.

Она вдруг почувствовала, что скучает по маленькой комнатке позади «Синего гуся», ей так не хватает свободы беззаботно болтаться по улицам, носиться вприпрыжку или гулять с Колином.