В пантеон теоретической мысли Гердер вошел как один из творцов историзма. С первых шагов самостоятельного творчества он пытался разгадать тайну возникновения и развития специфических атрибутов человека — искусства, языка, мышления. Этот лютеранский священник, учившийся на теологическом факультете, преподававший в церковной школе, не мог примириться с традиционными догмами и пытался найти научное решение волновавших его вопросов, не порывая, однако, с религией. Идею развития начинающий ученый, у которого уже в юности появились незаурядные способности к стихосложению, попытался прежде всего провести в изучении того вида творчества, который был ему особенно близок, — поэзии. Молодой Гердер развенчивает привычный для его времени взгляд на поэтическое творчество как на дар небес. Набрасывая «Опыт истории поэзии» (1766–1767), он высмеивает наивные легенды о внезапном возникновении различных вещей, животных, видов человеческой деятельности и т. д. — «„первого корабельщика“, первого поцелуя, первого сада, первого мертвеца, первого верблюда, сотворения женщины и прочие выдумки» (5, т. 1, стр. 105). Что же препятствует распространению исторического взгляда, рассмотрению явлений в их постепенном возникновении? Прежде всего отсутствие достоверных источников. Человечество ушло так далеко вперед от своего первоначального состояния, что нет никакой возможности полностью восстановить подлинную картину возникновения того или иного явления. Но ни одно явление не возникает сразу. Всякое возникновение есть постепенный процесс, и весьма затруднительно указать момент окончательного становления вещи. Тем более если это относится к далекому прошлому. И наконец, значительные препятствия на пути познания ставит тот, кто, не умея объяснить возникновение того или иного явления, ссылается на волю бога. Отсутствие необходимых сведений о явлениях, нежелание мыслить самостоятельно, а также то обстоятельство, что за начало принимается совершенная форма вещи, относящаяся к более позднему времени ее существования, — вот повод искать решение вопроса не в самих явлениях, а в сверхъестественных силах.

Все это справедливо и в отношении искусства. Гердер решительно отвергает утверждение, будто поэзия создана не мыслью человека, а ниспослана с неба, и ставит перед собой задачу выяснить ее земные корни. Он не согласен также с предположением, что поэтическое искусство возникло у одного народа, а затем перешло к другим. У различных народов, населяющих отдаленные уголки нашей планеты и поэтому не связанных друг с другом, самостоятельно возникали довольно сходные по содержанию поэтические произведения. Это происходило вследствие действия аналогичных причин — одинаковых потребностей и способностей. Первыми стихотворениями были песнопения, которые распространяли новости, содержали мольбу, обращенную к богам в минуты бедствия, а также мифы о возникновении мира, заветы и поучения предков; передаваясь из поколения в поколение, эти песни пробуждали в людях мысль, в воинах храбрость, прославляя любовь, доблесть и верность. В этом, резюмирует Гердер, нет ничего сверхчеловеческого.

Поэзия не была создана преднамеренно, по определенному плану. Всякое изобретение появляется тогда, когда в нем ощущается потребность, но не следует думать, что всегда это результат целенаправленной деятельности. Ссылаясь на космогонию Эпикура, Гердер подчеркивает роль случая в осуществлении необходимости. Необходимость и потребность были матерью поэзии, но это не значит, что она возникла так, будто кто-то задался специальной целью создать искусство.

Какие же потребности человечества определили появление искусства? Гердер не видел прямой связи между трудом, материальной жизнью и искусством, он вставлял между ними опосредующее звено — религию. Возникновение искусства связано с появлением религии. Причем в объяснении происхождения религии Гердер следует материалистической традиции.