Он видел себя в сотне кресел в череде уменьшавшихся мужских залов, сходивших на нет в точке размером с муху. В парикмахерской много интересного – сам он, например, обернут накидкой, которая быстро покрывается светлыми волосами, на шее у него топорщится воротничок из гофрированной бумаги, а ногами он упирается в подставку.
Пузырь вдруг прекратил стричь. Герман запрокинул голову и увидел перед собой его ноздри: в каждую влезет каштанов по восемь, не меньше. Пузырь вернул его голову на место, несколько раз щелкнул ножницами, но снова замер, уставившись Герману в затылок. Вот кто, интересно, стрижет самого Пузыря, или дергает зубы дантистам, или вырезает аппендицит хирургам?
Наконец Пузырь распрямился, достал мокрую расческу и сделал Герману прямой пробор.
– Будем считать, что так сойдет?
– Вполне сойдет, – ответил Герман.
– Можешь передать маме, что я хочу поговорить с ней?
– Она же только сделала пермент.
– Не пермент, а перманент. Но я все равно хочу с ней потолковать.
– Хорошо, Пузырь.
И на десерт самое приятное: Пузырь обмахнул ему голову и шею мягчайшей щеткой, сделанной в перуанских Андах из хвостов тамошних лам.
Потом Герман получил две кроны сдачи с пятерки, сунул их в карман и вышел на улицу.
Ветер холодил стриженую голову. И вдруг прямо ему на черепушку упал каштан и чуть ли не прилип. Пришлось долго трясти головой, чтоб его скинуть, мягкие мытые волосы рассыпались по лицу. Но Герман спокойненько достал из кармана железную расческу, встал перед тройным зеркалом в окне и занялся пробором. Немедленно позади зеркала возникла физиономия Пузыря. Он пристально посмотрел на Германа, и глаза у него сделались такого же грустного цвета, как у Муравьихи.
Герман решил его подбодрить и весело поднял вверх расческу, чтобы Пузырь рассмотрел ее вблизи – он же страшно любопытный. Пузырь деланно улыбнулся, но вышло криво. Герман сунул расческу в карман и бегом припустил по аллее Бюгдёй.
На кассе был сам Якобсен-младший. Все говорят, что он похож на какого-то известного американского киноактера. Черные волосы зачесаны назад, на подбородке ямочка, как бывает у смешливых, хотя Якобсен не улыбается никогда, разве что огромным чекам. Из нагрудного кармана у него торчит несколько авторучек.
Герман первым делом подошел к кофемолке, зажмурился и втянул запах, раздув ноздри что есть сил. Если бы он помнил свои сны, они наверняка пахли бы ровно так.
Пришла мама и встала рядом, у нее за ухом карандаш.
– Смотри, какая у тебя теперь аккуратная голова.
– Спасибо, не надо.
Якобсен-младший пробил кому-то чек, громко прокашлялся и обвел глазами магазин. Не иначе продал килограмм мясного фарша или даже антрекот. Когда вся покупка – соль да хлебцы, он не кашляет вообще. А уж если бутылки хотят сдать, он встает и уходит в свою каморку, там у него радио и заграничные журналы.
– Сегодня на вас не нападали?
– Нет, сегодня только собака пописала на капусту, теперь продаем за полцены.
– А у нас что будет на обед?
– Зыбная рапеканка и рактошка.
– С шоколадным соусом?
– Конечно! Ты про дедушку не забыл?
– Никто не забыт.
Мама поставила на прилавок бумажный пакет. Герман точно знает, что в нем лежит: шесть зеленых яблок, восемь морковок, пять рыбных котлет, бутылка молока и две плитки простого шоколада. Дедушка здоров как лосось, поскрипит еще авось. |