|
Тринадцатый штурм Вердена, едва ли не самый упорный из всех бывших доселе и продолжавшийся почти беспрерывно две недели, сразу потух… Австрийское наступление в Трентино также замерло… Как видно из сегодняшнего донесения нашего штаба, за два дня, 22 и 23 мая, нами взято в плен почти 26 000 человек (в том числе 480 офицеров), 27 орудий и более 50 пулеметов… Со времени великой галицийской битвы 1914 года еще ни разу за два дня подряд не было захвачено такого громадного количества пленных». «Русскому слову» вторила газета «Утро России»: «Получены многочисленные телеграммы из разных городов империи о том, что сообщения о новых блестящих победах русского оружия повсеместно вызывают огромный энтузиазм среди местного населения. В церквах совершаются благодарственные молебствия. На улицах и в общественных местах царит ликование. Телеграммы расхватываются у газетчиков в несколько секунд и влекут новый подъем патриотических чувств». В штаб Юго-Западного фронта пришла телеграмма от Николая II: «Передайте моим горячо любимым войскам вверенного Вам фронта, что я слежу за их молодецкими действиями с чувством гордости и удовлетворения, ценю их порыв и выражаю им самую сердечную благодарность». А президент Франции Р. Пуанкаре телеграфировал Николаю II: «Блестящая победа, одержанная Россией, дает совместным операциям, намеченным союзными штабами, мощный толчок к общему успеху… Франция затрепетала от радости при этом счастливом известии, и я прошу Ваше Величество принять за Себя и за Вашу армию мои горячие поздравления». От Пуанкаре Брусилов получил высшую награду Франции — Большой крест Почетного легиона.
Казалось, полная победа над Австро-Венгрией лежит перед войсками Брусилова буквально «на блюдечке». Но, вместо того чтобы немедленно развивать наступление, главком фронта 26 мая отдал приказ «придержать» вырвавшиеся вперед 8-й и 40-й корпуса калединской 8-й армии и «подравнять» по ним остальные. Развивать Луцкий прорыв Брусилов не собирался… Многие военные историки ставили это в вину полководцу, упрекая его в отсутствии инициативы и суворовской дерзости. «Луцкий прорыв обещал полную и близкую победу, — писал автор «Истории Русской армии» А.А. Керсновский. — Его надлежало немедленно развить — искрошить и сокрушить надломленные неприятельские армии и молниеносным ударом 8-й и 11-й армий от Луцка и Сопанова на Раву-Русскую — во фланг и в тыл всему неприятельскому расположению — вывести из строя потрясенную и заколебавшуюся Австро-Венгрию! Наступил полководческий момент». Действительно, что мешало Брусилову добить ошеломленного прорывом врага?.. Этой помехой оставалась второстепенная задача, которая изначально ставилась Юго-Западному фронту. Казалось, увидев, что на нем обозначился блестящий успех, Ставка должна, обязана была мгновенно переиграть все свои старые планы, передать Западному фронту вспомогательную роль, а Юго-Западному — главную и, усилив его резервами, бросить все силы на скорейший разгром Австро-Венгрии. Но… ничего этого сделано не было. В Ставке по-прежнему упрямо видели главную перспективу летней кампании 1916 года в Белоруссии, а не на Волыни, и с надеждой смотрели на нерешительного и вялого А.Е. Эверта. Правда, 30 мая Брусилов все же получил от М.В. Алексеева директиву, предписывавшую наступать на Раву-Русскую, но при этом роль его фронта оставалась прежней. «Для того чтоб требовать от армий Юго-Западного фронта производства широких стратегических операций, надо было прежде всего развязать этим армиям руки, — с горечью констатировал А.А. Керсновский. — Этого Алексеев как раз и не догадался сделать. Директива 30 мая отнюдь не отменяла предыдущие. Главный удар… оставлялся за армиями Западного фронта, и в этом случае Юго-Западному фронту невозможно было задаваться самостоятельной широкой операцией, для которой к тому же не было предоставлено необходимых средств». |
