В штормах и походах пролетели два лихих года. Вчерашние школяры-навигаторы стали теперь просолёнными матросами, которым сам чёрт не брат. А когда в очередной раз их битый шквалами бриг завернул в Амстердам, там бравых мореходов уже ждал указ о возвращении на родину.

1715 год Фёдор Соймонов встречал уже дома. Едва вернулся, пришлось заниматься делами наследными: помер его дядюшка Семён Кондратьевич. Пока Соймонов с хозяйством разбирался, подошло время баллотироваться на чин мичманский. Председательствовать же на комиссию, к всеобщему ужасу, пришёл сам царь. Спрашивал Пётр как всегда строго, и из сорока восьми кандидатов на чин сдали лишь семнадцать. Первым из них по ответам был Фёдор. Уж какие ему вопросы каверзные царь ни задавал, а на все ответы получил.

— Хорош, ой хорош мичман будет! — улыбался Пётр. — А плавать тебе отныне на «Ингерманланде» — флагмане моём!

Друзья, после экзаменации руку Соймонову пожимая, и не знали, как быть: то ли поздравлять его, то ли жалеть.

Головнин, друг сердешный, лишь головой качал:

— Ой, Федька, тут уж не зевай! Враз тебя царь в солдаты сдаст!

— Ничего! — храбрился новоиспечённый мичман. — Сдюжим!

Ингерманландский капитан Гослер был молчалив и хмур, щуря глаза, беспрерывно пыхтел трубкой.

— Ви ест официрен маленький! — сказал он Соймонову при встрече. — А я любит болшой арбайтен!

На том наставление и закончилось.

Три кампании отплавал на «Ингерманланде» Фёдор Соймонов. Многому научил его старый голландец. Ах, как нёсся в облаках парусов их красавец корабль, и не было ему равных в ходкости среди всего российского флота, как дерзко кренил капитан Гослер корабль на разворотах!

Юному мичману пришлось показать себя в делах ратных. В кампанию семнадцатого года с лейтенантом Янсеном на двух ботах с гренадерским десантом высаживались на остров Гогланд. Вначале, постреляв, отогнали шведов от берега, потом пожгли армейские магазины, вывели из строя захваченные пушки и вернулись обратно.

Последнюю кампанию на «Ингерманланде» Соймонов проделал уже под началом нового капитана ван Вердена. Зимой 1719 года, когда вмёрзший в кронштадтский лёд корабль стоял в порту, ван Вердена и Фёдора вызвал к себе царь. Пётр был чем-то озабочен, а потому разговор его был краток:

— Следовать вам обоим в Астрахань и описывать западные берега каспийские!

Откуда ж было знать мичману Соймонову, что, видя скорый исход войны со шведами, Пётр уже приступал к подготовке будущего похода вдоль Каспийского моря, на Гилянь.

ВОЛНЫ КАСПИЙСКОГО МОРЯ

Наскоро собравшись, моряки выехали в край неблизкий. И снова повезло Соймонову с наставником. Ван Верден был происхождением голландец, служил поначалу шведам. Взятый в плен в одном из боёв, он перешёл на службу к Петру. Капитан опытный, Верден обо всём имел собственное суждение, которое не боялся говорить в глаза. Начальство за то капитана не любило, но команда уважала.

В Астрахани прибывшие времени тоже не теряли. Дорог был каждый день. И уже в самом начале мая Фёдор вывел из устья Терека шняву «Екатерина». Доверием оказанным мичман был обрадован несказанно: ведь впервые он самостоятельно ведёт судно в плавание по неведомому морю. Гидрографическая съёмка берегов — дело монотонное, кропотливое и, что самое главное, небезопасное. Места вокруг — дикие, а персы настроены воинственно. Бывало, и с берега палили, а при высадках на берег и конницей нападали. Но ничего, как-то всё обходилось: то ли провидение помогало, то ли осторожность соймоновская. Так в походах, боях и трудах навигаторских пролетело ещё два года. Наконец, моряки изыскания свои завершили, составили карту генеральную и в Санкт-Петербург отослали.