– Я увижу его сегодня. Нас повезут в театр, в ложу, в «Кавендиш». Какой он из себя? Хороший?

– Очень хороший паренек. Потому он и чувствует себя не в своей тарелке.

– Я тоже. Я стараюсь, чтобы это было незаметно, но это правда.

– Из вас получится хорошая пара. Он хороший и честный с виду парень. Но, честное слово, если он сумел спасти город, то мой парень должен суметь спасти пол-Англии, потому что он справится с тремя такими, как этот парень, – ему не с такими приходится иметь дело. Он полицейский. Когда я говорю «полицейский», так это не значит, что он один из тех жирных и тупых фараонов. Он из тех, каких сейчас подбирают. Скоро он будет сержантом, а потом инспектором. Уж я постараюсь, чтоб это было так. Вот мы поженимся, тогда…

– Вы выходите замуж?

– Да, и очень скоро. Мне надоело возить грязь за какими-то мужчинами, когда мой здоровый и крепкий парень ждет, чтобы кто-то позаботился о нем. А вы?

– Нет. У меня нет жениха и вообще никого нет, и я очень рада, потому что после того, как я получила первую премию, меня будут испытывать для кино. Я хочу стать киноактрисой. Я хочу стать кинозвездой, – закончила Ида с воодушевлением.

– Будем надеяться, что так и будет, – мрачно заметила горничная. – Я знаю, что это значит. Мне приходилось убирать после нескольких кинозвезд и здесь и в Брайтоне.

Ида превратилась во внимание.

– Вот как? А какие кинозвезды?

Горничная назвала несколько имен.

– Жеманные кошки половина из них. Одна или две были славные, но они были настоящими актрисами, выступали на сцене по нескольку лет. Но, знаете, лучше убирать за ними, чем за этими, кто бывает всегда здесь, – богачками, которые за всю жизнь палец о палец не ударили, а только бездельничают и думают, что они красавицы, и гоняют тебя день и ночь. Разговаривают о золотых приисках и золотом стандарте, – продолжала горничная с яростью. – Была бы моя воля, я бы показала им золотой стандарт. Я бы заставила всех их поработать для разнообразия, а женщин, измотанных работой, послала бы сюда. Пусть о них позаботятся как надо. Половина этих богачек с Пикадилли. Отнимите у них деньги, и они пойдут на Пикадилли.

– Вы ведь не большевичка? – спросила Ида, смущенная этим суровым негодованием.

– Мой парень всегда говорит, что я большевичка, а я не большевичка. Во всяком случае, я не думаю, что я большевичка. Мне нет дела до русских, как вообще до всех иностранцев. В гостинице их полно, их всегда помещают в такие вот гостиницы, они такие лощеные, что от них тошнит. Некоторые из них хуже большевиков, попробуй поговори с ними, они просто тебя ненавидят за то, что ты заставила их что-то ждать. А самые грязные из них – есть и такие, – это те, кто вечно липнет к тебе. Кое-кому из этих Марселей и Иоганнов я уже говорила, что я думаю о них, получали они от меня и по физиономии. Сколько вам лет?

– Двадцать четыре.

– Где вы живете и что делали дома?

Ида рассказала ей.

– А почему с вами не приехала мать на конкурс? – спросила горничная.

– У меня нет мамы. С нами живет тетушка Агги. Она верит в бога и вообще не хотела, чтобы я ехала на конкурс. Отец, наверное, был бы рад поехать, но он не мог – нельзя бросить работу, а я довольна – всё равно бы он ничего не понял здесь, а брат и сестра моложе меня и тоже работают, и я не хочу, чтобы они были здесь, потому что они смеялись надо мной, когда я приняла участие на конкурсе, все смеялись, не переставая, а оказалось, что не я, а они дурачки. А я так рада! Вечером театр, самая большая ложа, потом меня повезут в кафе «Помпадур». Вы видели серебряную розу, которую мне дали, как часть первой премии? Она здесь. Вот она. Правда, чудесная? Вы были бы рады, если бы были на моем месте?

Горничная посмотрела на серебряную розу, отсвечивающую отраженным цветом розовой комнаты Потом она взглянула на девушку, радостную, раскрасневшуюся, с потемневшими и ставшими от этого еще глубже голубыми глазами, отчего она стала еще красивее, чем была несколько минут назад, когда горничная пришла в номер.