– Выполняй приказ, Фроди, и вы все тоже! – жестко ответил тан, обрывая разговор. Он тронул поводья; заметно помрачневшие всадники двинулись следом.

На востоке едва‑едва начинали появляться лишь самые первые признаки рассвета, повсюду – в оврагах, ложбинах и распадках – еще лежала ночь. Невысокая стройная фигурка бесшумно пробиралась между деревьями, спускаясь к чуть журчащему ручью. У самой воды она остановилась, нагнулась над руслом, опустив в поток две узкие девичьи ладони. Ноги в мягких кожаных полусапожках бесшумно ступали по прелой хвое. Губы безостановочно, едва слышно произносили слова, слова складывались во фразы, и с каждой новой строфой мерно падающих двустиший на дно глубокого, заросшего молодым лесом, оврага, словно вновь возвращалась Тьма. Очертания корней, стволов, сучьев дрожали и расплывались, будто подернувшись туманом; ручей журчал все глуше и глуше, точно погружаясь в сон; узкие ладони медленно двигались над глиняной чашей, полной до краев только что зачерпнутой воды.

Герои давнишних дней, сражавшиеся в битве на Боргильдовом поле, где сошлись рати семи волшебных царств, знали, как поступить, увидь они девушку в овраге; Маги острова Брандей оказали бы ей покровительство.

Человек в сером, со скрытым мягкой маской лицом молча и неподвижно следил за происходящим. Его рука держала четырех стальную лучевую звездочку с острыми, как у меча, краями. Он не шептал заклятий и оберегов, веря более своему оружию, чем Силам Дальним и Дальним. Он не умел понять многого из того, что видел глазами, слышал ушами и постигал разумом – и потому не боялся. Ему было интересно. Он медлил. Вода в чаше подернулась ледком, раздалось змеиное шипение. Корни зашевелились, извиваясь, точно пытались вырваться прочь из земли; девушка мелкими, мелкими шажками двинулась вокруг сосуда. Руки раскинулись в стороны, слетела грубая, бесформенная шапка, рассыпались густые, коротко и неровно подрезанные темно‑русые волосы. Каждое двустишье падало, как удар молота. Лед начал багроветь, словно по нему потекла человеческая кровь.

Человеку в сером пришлось сжать волю в кулак, чтобы не поддаться, внезапно, нахлынувшему, страху. Ему, казалось, что, в глаза попала вода: окружающее вдруг расплылось и стало нерезким. Все шло, как и описывал Наставник. А он говорил, что ждать конца обряда нельзя ни в коем случае,

С коротким и резким выдохом‑вскриком девушка ударила кулаком правой руки в чашу, Лед треснул, вверх взметнулись багровые брызги. Тонкое тело изогнулось дугой от боли, голова запрокинулась, казалось, она теперь ничего не видит и не слышит.

Воин в сером коротко взмахнул рукой – и смертельная звездочка полетела прямо в открывшееся белое горло.

Но еще быстрее оказались нежные узкие ладони; зачерпнув из чаши огненную влагу, они плеснули ее навстречу летящему убийственному оружию. Металл вспыхнул, точно тонкая бумага, мгновенно рассыпавшись незримым пеплом.

Раздался жуткий хохот, Никакой человек, даже самый грубый или злобный, не смог бы так рассмеяться. Воин в сером окаменел, даже не взявшись за эфес короткого кривого меча у пояса. Из чаши прянул поток жидкого пламени, тут же охвативший человека с головы до пят. Он упал безмолвно – и огонь, повинуясь властному жесту тонкой белой кисти, тотчас исчез, скрывшись обратно в чашу.

Смеявшаяся наклонилась над поверженным. Руки с неженской силой вертели тяжелое тело, однако, на нем не нашлось ни знаков, ни гербов, ни амулетов. Кривой меч, окинув кратким взглядом, отбросили в сторону – ничем не примечательный клинок, людское изделие. Однако после того как не ответивший ни на что труп швырнули в сердцах оземь, меч вновь подобрали. Едва касаясь, стали, нежные пальцы легко пробежали по клинку раз, другой, третий.