Флавия потягивала кофе и смотрела, как случайные туристы проходят мимо нее по улице, потом останавливаются, долго разглядывают карту, затем разворачиваются и идут в прямо противоположном направлении, чем двигались до этого. «Прекрасно вас понимаю», – подумала она, расплачиваясь по счету.

На рабочем столе ее ожидала последняя деталь, окончательно дополнившая картину. Восхитительно короткая записка от Фостиропулоса. Директор национального музея, который вел переговоры насчет коллекции Хараниса, высказал сомнение насчет полотна Тинторетто. Естественно, директор музея никогда не объявлял о своих сомнениях во всеуслышание, опасаясь несправедливо обвинить потенциального благотворителя, но ему было бы крайне интересно узнать, где он приобрел своего Тинторетто.

Флавии понадобилось всего двадцать минут, чтобы удовлетворить его интерес. Картина исчезла из австрийского замка двадцать шесть лет назад. Почерк преступления указывал на Мэри Верней – ни следов, ни улик. В прошлом году им удалось выйти на след большинства похищенных Мэри картин, но Тинторетто среди них не было. Зато теперь они знают, где его искать.

Полчаса спустя Мэри Верней арестовали. На этот раз с ней не стали миндальничать. Три здоровенных карабинера затолкали ее в машину и отвезли в тюрьму. Флавия велела им посадить ее в камеру на первом этаже. «Ничего ей не говорите, ни слова. Ничего не объясняйте. Будьте посуровее, постарайтесь ее запугать. Чем сильнее, тем лучше».

Ребята постарались на совесть. На протяжении всей своей преступной жизни Мэри Верней никогда не имела проблем с полицией, поэтому общение с итальянскими полицейскими в худшем их проявлении произвело на нее неизгладимое впечатление. Она впервые по-настоящему испугалась. То, что ей пришлось томиться в камере целых три часа, прежде чем Флавия соизволила побеседовать с ней, напугало ее еще больше.

Флавия вошла с деловым, усталым видом. «Ну вот, еще один несчастный, которого надо отправить за решетку», – было написано у нее на лице.

Несколько минут она сидела молча, просматривая бумаги, которые принесла с собой. Видя, что арестованная в достаточной мере прочувствовала свое положение, она наконец заговорила.

– Ну что ж, – сказала она, – я думаю, у нас довольно материала, чтобы осудить вас сразу по нескольким статьям. Во-первых, вы оставили место преступления. Во-вторых, вступили в сговор с целью ограбления. И в-третьих, вступили в сговор с целью совершения убийства. Последнее обвинение кажется мне наиболее тяжким.

– Убийства? – потрясение спросила Мэри Верней, вскидывая голову. – Какого убийства?

– Питера Буркхардта.

– Я так не думаю.

– Мы постараемся доказать, и у нас есть свидетели, что утром, в тот день, когда произошли ограбление и покушение на отца Ксавье, вы проинформировали Микиса Хараниса о том, что Питер Буркхардт находится в церкви монастыря Сан-Джованни.

– Я впервые слышу об этом вашем Харанисе.

– Мы докажем, что двадцать шесть лет назад вы украли Тинторетто по заказу отца Микиса.

– Чушь.

– В полном противоречии с вашим заявлением, что вы отошли от дел, вы приехали в Рим, собираясь похитить икону, – уж не знаю, для сына или для отца. Да это и не важно. Лично я считаю: зря вы взялись за старое. Вы утратили хватку. А все ваша жадность, миссис Верней. Вы меня удивили: я считала вас здравомыслящей женщиной, которая сумеет вовремя остановиться. Теперь вы потеряли все.

«Как же она права, – думала Мэри Верней в течение наступившей паузы. – Я с самого начала чувствовала, что это дело закончится полным провалом…» То, что сейчас Мэри сидела на допросе и могла угодить за решетку на очень приличный срок, не явилось для нее неожиданностью. А все из-за этого человека.