Беляев и Курлов отошли от стола, уставленного довольно скромными яствами (британцы всегда скупердяйничали, особенно коли было загодя известно, что не пожалует никто из членов августейшей фамилии; правда, было вдосталь прекрасного эля и джина), устроились возле широкого окна и, обсмотрев друга друга наново, одновременно рассмеялись.

– Кто начнет? – спросил Курлов. – Готов отвечать за моих волынщиков, я в курсе страхового вопроса.

– Ах, да при чем здесь страховой вопрос? – сказал Беляев. – Я что-то не возьму в толк, куда вообще дело идет, Павел Григорьевич?

– То есть как это так «куда»? – удивился Курлов. – По обычному нашему пути, милый Дмитрий Георгиевич, в никуда, коли не к полнейшему бардаку!

– За такие слова ваши молодчики в околоток заберу1' – Они у меня знают, кого брать, а кому благодарность принесть за скорбь и боль по государеву делу-Давайте – от души, выкладывайте…

– Ах, милый Павел Григорьевич, когда шеф российских жандармов предлагает высказываться от души, сразу начинаешь вспоминать знакомых по Восточной Сибири, кто – в случае чего – на службу пристроит в тамошнем акцизе… – Беляев поманил лакея, кивнул на рюмку, тот сразу же подлетел с джином, наполнил высокий стакан, принес льда, лимона с содовой, намешал п о й л а, отпорхнул столь же бесшумно, как и приблизился. – Биржа пока стоит, – попробовав лесной влаги из высокого тонкого стакана, продолжил он, – и вроде бы ничего трагического нет, но коли вбуровиться в толщу проблемы, страшно делается… Я виню не столько вас, центральную власть, я виню то, что происходит на местах, Павел Григорьевич…

Никакой хозяйственной жизнедеятельности, кругом одни «не пущу» и «не велено»!

Нельзя же так, нельзя! Чтобы поставить строительный завод в Новороссийске, компаньонам пришлось обойти следующие ведомства: губернаторство, дворянское собрание, пожарную комиссию, санитарный контроль, водный регистр, линейное управление железных дорог юга империи, уездное отделение вашего ведомства, – правда, не впрямую, а через знакомцев; статистическое бюро при земском управлении, ведомство по надзору за здравоохранительными учреждениями, городскую управу, дирекцию порта и землеустроительное бюро. Что-то я наверняка упустил…

– Ничего, и перечисленного хватит, чтобы потерять год жизни, – вздохнул Курлов.

– Что вы хотите, аграрная страна, гигантские просторы, некое отталкивание всего, что связано с чрезмерно скоростной, машинной техникой… Поставили хоть дело или тянут?

– Третий месяц ждут ответа из санитарного контроля… Тот требует заключение портовиков, а наши мореходы не дают, настаивая на просвященном мнении эскулапов.

Иван кивает на Петра…

– При том, что в стране острейшая нехватка строительного материалу.

– Именно.

– И вы полагаете, – медленно спросил Курлов, – что в этом виновата местная власть? Побойтесь бога, Дмитрий Георгиевич! Или – хитрите, не желаете называть вещи своими именами? Мы во всем повинны, мы! Санкт-Петербург! Кабинет министров!

Мы боимся поломать привычное, жалимся обидеть губернаторов, потерять опору на местах, мы, Дмитрий Георгиевич, норовим удержать все как было, но ведь невозможно сие, никак невозможно!

– Это вы говорите, Павел Григорьевич, вы, а не я! -. улыбнулся Беляев.

– Я лишь так думаю, а вот революционеры на этом строят свою пропаганду! Неужели и дальше так пойдет, неужели мы и впредь будем жить по-азиатски лениво и внутренне зло друг к другу?!

– Именно так и будем жить! Именно так!

– Тогда ждите краха! Биржа такой инструмент который не обманешь, цена – она и есть цена, приказом ее не поправишь! Объясните мне отчего все так?! Отчего?

– Будто сами не понимаете…

– Понимал бы – не спрашивал, Павел Григорьевич!

– До тех пор, – упершись взглядом в зрачки собеседника, скрипуче сказал Курлов, – пока кабинет возглавляет человек, сделавший ставку жизни на представителей одного лишь аграрного класса, до тех пор, покудова вопросы промышленности и банка видятся ему в обличий бунтаря на баррикаде или Шейлока возле банковского сейфа, не ждите никаких изменений, он выше своей головы не прыгнет… А вы – молчите, по углам шепчетесь, а мне секретная информация о вашем недовольстве приходит, и оседает эта информация в пыльных шкафах, наверх не идет, кто ж на самого себя решится бочку катить?!

Беляев невольно оглянулся; Курлов захохотал в голос:

– Соглядатаев боитесь? Пока я в л а в к е – не бойтесь, всем известен мой патронаж промышленному делу, пока могу – оберегаю вас, но ведь не вечен я, Дмитрий Георгиевич, не вечен, а паче того, бесправен, коли называть вещи своими именами.