Воткнулись — и в Дереке совсем-совсем не осталось ни голоса, ни пения, и он тут же попал в Гиблое Место. Томас потрогал ножницы за пластмассовые ручки. Ничего страшного. Потрогал металлические лезвия, а его ка-ак дернет! Как будто молния после грозы спряталась в лезвиях; только Томас протянул руку — она и выпрыгнула. Трескучий белый огонь пронзил все тело. Томас отдернул руку. Пальцы зудели. Он закрыл ящик, поспешно забрался на кровать и завернулся в одеяло, как телевизионные индейцы у телевизионных костров.
Душ замолчал. И Дерек тоже. Чуть погодя он вышел из ванной, и оттуда пахнуло мылом и сыростью. Дерек уже оделся. Зачесал назад мокрые волосы.
И вовсе он не гнилой мертвец. С ног до головы живой. По крайней мере, что не под одеждой, то — сразу видно — живое.
— Доброе утро, — промямлил Дерек и улыбнулся, Рот у него кривой, а язык во весь рот: не поймешь, что говорит.
— Доброе утро.
— Спал хорошо?
— Ага, — ответил Томас.
— Скоро завтрак.
— Ага.
— Может, дадут кексы.
— Наверно.
— Люблю кексы.
— Дерек…
— А?
— Если вдруг я скажу…
Он замялся. Дерек, улыбаясь, ждал.
Томас обдумал каждое слово и продолжал:
— Если вдруг я скажу: «Беги, идет Беда», ты не стой, как глупый. Беги.
Дерек вытаращил глаза, подумал и все с той же улыбкой согласился:
— Хорошо.
— Обещаешь?
— Обещаю. А Беда — это что?
— Сам не знаю. Но придет — я почувствую. И скажу тебе. А ты тогда беги.
— Куда?
— Все равно. В коридор. Найди санитарок. И оставайся с ними.
— Ага. Умывайся. Скоро завтрак. Может, дадут кексы.
Томас сбросил одеяло, встал, снова сунул ноги в тапочки и пошел в ванную.
Только он открыл дверь, Дерек спросил:
— Ты про завтрак? Томас обернулся.
— А?
— Беда будет на завтрак?
— Может, и да.
— Наверно, это… яйца всмятку, а?
— А?
— Беда — это яйца всмятку? Не люблю всмятку. Липкие, противные… брр… На завтрак яйца всмятку — беда. Я люблю кукурузные хлопья, бананы, кексы.
— Нет, Беда — это не яйца. Это такой человек. Страшный-престрашный. Придет — я почувствую. И скажу. А ты тогда беги.
— Хорошо. Беда — человек.
Томас вошел в ванную, закрыл дверь.
Борода у него растет плохо. Есть электробритва, но он бреется мало — раз в месяц. Сегодня он не брился. А зубы почистил. И пописал. И пустил в душе воду. И только тогда решил засмеяться: уже много времени прошло, Дерек не догадается, что Томас смеется над ним.
Яйца всмятку!
Томас не любил глядеть на себя в зеркало. Такое плохое, скуластое, глупое лицо. А сейчас в запотевшее зеркало заглянул. Когда-то в незапамятные времена он хихикал над своим отражением, а теперь глядит — вот те на: вроде ничего. Когда смеется, почти совсем нормальный. Притворяться, что смеешься, не помогает — смеяться надо по правде. Улыбка тоже не годится. От нее лицо не очень меняется, как от смеха. От нее иногда лицо даже грустное, что и смотреть не хочется.
Яйца всмятку!
Томас покачал головой. Отсмеялся и отвернулся от зеркала.
Для Дерека самая страшная беда — это когда на завтрак яйца всмятку, а не кексы. Чудно — в смысле «смешно». Рассказать Дереку про ходячих мертвецов, про ножницы, которые торчат в животе, про чудище, которое ест живых зверюшек, — он только уставится на тебя и будет улыбаться и кивать. И ничегошеньки не поймет. |