Но умер также и ни в чём не повинный человек, этот доктор — настоящий доктор, целитель, спасающий жизни — Рубен Монтего.
Корнелиус отпустил подлокотники кресла и поднёс руки к глазам — посмотреть, не перестали ли они дрожать. Они не перестали. Он снова крепко ухватился за подлокотники.
— Ни в чём не повинный человек, — сказал он вслух, хотя вокруг не было никого, кто мог бы его услышать. Он покачал головой.
Как будто такие существуют в природе…
Но, опять же — а вдруг существуют?
Некрологи и соболезнования, уже появившиеся в сети, говорили о Рубене Монтего в превосходной степени. Его подруга, Луиза Бенуа, которую он встречал в «Синерджи», была совершенно раздавлена его смертью. Она снова и снова повторяла, какой чуткий и добрый он был человек.
Снова Корнелиус принёс женщине огромное горе.
Он знал, что должен в ближайшее время что-то сделать по поводу кастрации. В конце концов, скоро должны были начаться и другие изменения: метаболизм замедлится, в теле начнёт накапливаться жир. Он уже заметил, что борода теперь растёт медленнее, и он почти всё время чувствует какую-то апатию — апатию или депрессию. Очевидным решением было начать принимать тестостероновые препараты. Он знал, что тестостерон — это стероид, в основном производимый содержащимися в семенниках клетками Лейдига. Но он также знал, что тестостерон может быть синтезирован из более легкодоступных стероидов, таких как диосгенин: его наверняка можно достать на чёрном рынке. Живя в Дрифтвуде, Корнелиус старался игнорировать ведущуюся в окрестностях его жилища торговлю наркотиками, но если бы ему понадобился торговец тестостероном, он без труда нашёл бы такого что в Торонто, что здесь, в Рочестере.
Но нет. Нет, он не хочет этого делать. Он не хочет снова становиться таким, как был, снова чувствовать то, что чувствовал раньше.
Для него обратного пути нет.
И…
И пути вперёд тоже.
Он поднял руки. Они больше не дрожали. Не дрожали вообще.
Он подумал, что люди скажут о нём, когда его не станет.
Он следил за развернувшимися в последнее время дебатами в прессе по поводу религиозности. Если такие люди, как Мэри Воган, правы — он узнает. Узнает, даже после смерти. И возможно — лишь возможно — что спасение мира неандертальцев от таких, как он сам, как-нибудь ему зачтётся.
Конечно, если правы неандертальцы, то смерть — лишь забвение, простое прекращение существования.
Корнелиус надеялся, что неандертальцы правы.
Он не хотел оставлять свидетельств нанесённого ему увечья. Ему было безразлично, что станет с Понтером Боддетом, но он не хотел, чтобы его семья когда-либо узнала, что он совершил в Торонто.
Корнелиус Раскин спустился в гараж и принялся сливать бензин из бака своей машины.
* * *
— Ну, Бандра, что ты думаешь? — спросила Мэри.
Бандра была одета как глексенка — коричневые кроссовки, джинсы-варёнки и свободная зелёная рубашка, всё куплено в том же самом «Марке», где они покупали одежду Понтеру в первый его визит в мир Мэри. Она стояла посреди комнаты и поражённо оглядывалась вокруг.
— Это… это непохоже ни на одно жилище, что я видела.
Мэри также оглядела просторную гостиную.
— Примерно в таких домах живёт бо́льшая часть людей — по крайней мере, здесь, в Северной Америке. Ну, если честно, это весьма и весьма хороший дом, а большинство людей живут в больших городах, а не в сельской местности. — Она помолчала. — Тебе нравится?
— Мне понадобится время, чтобы привыкнуть, — сказала Бандра. — Но да, мне очень нравится. |