Он невольно вздрогнул и спустя мгновение попытался представить себя через год, десять, двадцать… лет сидящим, как сейчас, и всматривающимся в неподвижную луну.

Тут он почувствовал присутствие Глории. Уже некоторое время она стояла в дверях и смотрела на него, сидящего на стуле. Он поднял голову. Сноп света, падавшего изнутри корабля, позволял разглядеть странное выражение ее лица. Оно выглядело удивительно белым после той желтизны, которая, казалось, уже стала цветом ее лица за этот день.

— Мы больше не услышим позывных корабля, — сказала она и, повернувшись, ушла внутрь.

Молтби почти равнодушно кивнул головой. Это резкое прекращение связи было тяжелым и даже жестоким испытанием, но полностью отвечало Уставу, который предусматривал подобные ситуации. Робинзоны должны со всей ясностью, без ложных надежд и глупых иллюзий, создаваемых радиосвязью, уяснить себе, что они отрезаны навсегда. Что отныне и навсегда они могут и должны полагаться только на себя.

Что ж, пусть будет так. Факт остается фактом, и надо признать его со всей решительностью. В одной из книг, прочитанных им на корабле, была глава о потерпевших катастрофу. В ней говорилось, что истории известны девятьсот миллионов человек, которых судьба забросила на неизвестные планеты. Большинство этих планет в конце концов было найдено, и по крайней мере на десяти тысячах из них из первоначального ядра потерпевших крушение возникли большие сообщества. По закону каждый из спасшихся, мужчина или женщина, должен был способствовать росту населения… независимо от своего предыдущего положения. Робинзоны должны забыть о своих личных устремлениях и чувствах и думать о себе прежде всего как об инструментах расовой экспансии. Существовали даже наказания, конечно, невыполнимые, если помощь не приходила, но со всей суровостью применяемые, когда ослушников обнаруживали.

Не исключено, конечно, что суд когда-нибудь решит, что человек и… скажем… робот представляют собой особый случай.

Он просидел такс полчаса, наконец встал, почувствовав голод. Он совершенно забыл об ужине и внезапно разозлился на себя. Черт побери, конечно, сейчас не лучший момент оказывать на нее давление. Рано или поздно ее, конечно, придется убедить в том, что она должна принять какое-то участие в приготовлении пищи. Но не сегодня вечером.

Он быстро вошел внутрь и направился к миниатюрной кухне, которыми были оборудованы все сегменты корабля. В коридоре он остановился: из-за кухонной двери проникал свет, а внутри кто-то насвистывал тихо, без определенной мелодии, но весело; пахло жареным мясом и овощами. Они почти столкнулись на пороге.

— А я собралась тебя звать, — сказала она.

Ужин съели быстро и молча. Посуду сунули в автомат, а сами пошли в комнату для отдыха. Молтби вдруг заметил, что женщина как-то странно смотрит на него.

— Есть ли шанс, — спросила вдруг она, — что у гиброида и женщины человеческой расы будут дети?

— Откровенно говоря, — признался Молтби, — я в этом сомневаюсь.

Он принялся описывать процесс использования холода и давления для формирования протоплазмы, необходимой для возникновения гиброидов. Когда он закончил, он увидел, что она продолжает смотреть на него с каким-то изумлением. Наконец она заговорила:

— Со мной сегодня случилась очень странная вещь, после того, как туземец бросил свое копье. Я поняла, — казалось, ей сейчас было трудно подбирать слова, — я поняла, что если говорить обо мне лично, то я решила проблему роботов. Разумеется, — спокойно закончила она, — я бы не удержалась в любом случае. Но мне приятно сознавать, что ты мне нравишься, — она улыбнулась, — нравишься по-настоящему.