Альфа подал знак, и толпа остановилась.

Внезапно наступила тишина. Я слышал, как в трех километрах под нами, на дне Разлома, шумит река.

– Он действительно носит крест, – заметил Альфа. Дел подался вперед.

– Но он не принадлежит крестоформу! Я видел. Это не то, что мы думали. Он не принадлежит крестоформу! – В его голосе звучала жажда убийства.

Я проклинал свою неосмотрительность и глупость. Судьба церкви зависела от моей судьбы, а я поставил ее под удар, вбив себе в голову, что бикура – просто глупые, безвредные дети.

– Те, кто не следует кресту, должны умереть настоящей смертью, – повторила Бета. Похоже, это был окончательный приговор.

В семидесяти руках взметнулись камни, и тут, сознавая, что это мой последний шанс (или окончательное осуждение), я закричал:

– Я спускался со скалы и молился у вашего алтаря! Я следую кресту!

Альфа и все остальные остановились в нерешительности. Я видел, что они пытались справиться с какой-то новой мыслью, и это было для них нелегко.

– Я следую кресту и хочу принадлежать крестоформу, – сказал я со всем спокойствием, на какое только был способен в ту минуту. – Я был у вашего алтаря.

– Те, кто не следует кресту, должны умереть настоящей смертью, – крикнула Гамма.

– Но он следует кресту, – возразил Альфа. – Он молился в комнате.

– Этого не может быть, – сказал Зед. – Там молятся Трижды Двадцать и Десять, а он не из Трижды Двадцати и Десяти.

– Мы знали и до этого, что он не из Трижды Двадцати и Десяти, – сказал Альфа, слегка нахмуривая брови, как всегда, когда ему приходилось обращаться к прошедшему времени.

– Он не принадлежит крестоформу, – сказала Дельта-вторая.

– Те, кто не принадлежит крестоформу, должны умереть настоящей смертью, – сказала Бета.

– Он следует кресту, – сказал Альфа. – Может ли он тогда не принадлежать крестоформу?

Поднялся гвалт. Под шумок я попытался вырваться из их рук, но они держали меня по-прежнему крепко.

– Он не из Трижды Двадцати и Десяти и не принадлежит крестоформу, – сказала Бета, причем голос ее прозвучал скорее озадаченно, чем враждебно. – Почему он не должен умереть настоящей смертью? Нам нужно взять камни и сделать дырку в его горле, чтобы кровь вытекла и сердце остановилось. Он не принадлежит крестоформу.

– Он следует кресту, – снова сказал Альфа. – Может ли он не принадлежать крестоформу?

Вслед за этим вопросом наступило молчание.

– Он следует кресту и молился в комнате крестоформа, – сказал Альфа. – Он не должен умереть настоящей смертью.

– Все умирают настоящей смертью, – сказал бикура, которого я не знал. Мои руки, сжимавшие поднятый над головою крест, устали. – За исключением Трижды Двадцати и Десяти, – закончил этот безымянный бикура.

– Потому что они следуют кресту, молятся в комнате и принадлежат крестоформу, – сказал Альфа. – Должен ли он также принадлежать крестоформу?

Я стоял перед ними, сжимая маленький холодный металлический крест, и ожидал приговора. Я боялся умереть – я испытывал чувство страха – но страх этот существовал как бы отдельно от моего сознания. Больше всего меня мучило, что я не смогу сообщить об открытой мной базилике неверующей вселенной.

– Пошли, мы должны говорить об этом, – сказала Бета, обращаясь к соплеменникам.

И меня в полном молчании повели в деревню.

Там меня поместили под арест в моей же хижине. Воспользоваться охотничьим мазером я не смог.