«Не яд, — сказал лекарь, — а в доказательство тому я дам его не только Джафару, но и твоему сыну и Ясмине — и все в один день и час».

«Если это последнее средство, то делай, что делаешь, — сказал царь, — однако же, учти, если сын мой погибнет в муках, а этому проклятому Джафару ничего не будет, ты и сам лишишься головы»

«Это последнее средство, — ответствовал лекарь, — однако ж, действие его сложное и прихотливое, и я готов сам его выпить первым, чтобы ты убедился, что оно безопасно».

И вот царь устроил как бы пир в честь Джафара, который, услышав про то, возрадовался, ибо решил, что царь намерен возвысить его еще больше, и оделся в лучшее платье и пришел, и Ясмина была при нем, однако ж, ее провели на женскую половину и усадили за завесу. Что же до царевича, то он ни про какие пиры и слушать не желал, а лежал на своем ложе, безразличный к миру. Однако же, услышав, что Ясмина будет там, он встал, оделся и пошел, поскольку надеялся, что выпадет ему случай повидать утраченную любовь свою. И он пришел на пир и сел рядом с царем, и начались танцы и музыка, и развлечения, и царевич сидел, мрачный ликом, а Джафар, напротив, сиял, как медный дирхем. Ибо, когда прослышал он, что царевич при смерти, то зародилась у него мысль, что царь приближает его к себе, чтобы сделать сыном и наследником.

И вот, когда пир был в разгаре, царь загрустил, и сел, подперев голову рукой, и Джафар забеспокоился и спросил, что с ним. И царь сказал: «Танцы и музыка, это приятно и прекрасно, однако ж, сердце мое стосковалось по чудесам, и вот, сказали мне, что за дверью стоит странствующий дервиш, и что ему ведомы тайны воздуха, огня и воды и хочет он показать эти тайны перед нашим лицом».

И сказал Джафар:

«Зовите его!»

А царевич ничего не сказал.

И вот, вошел странствующий дервиш (а это был тот лекарь, только переодетый) и стал показывать разные вещи, от которых у всех улетел разум — он выдыхал цветное пламя, и разговаривал с духами, а когда он выпустил из рукава пестрых бабочек, и они закружились под музыку по комнате, Джафар всплеснул руками и сказал — «Позволь, о, царь, чтобы и жена моя поглядела на такое чудо!». И царь позволил, и вышла Ясмина из-за завесы, скрытая под покрывалами, и стала любоваться на чудеса, и охать, и вздыхать, и царевич смотрел на нее, как жаждущий — на источник, а дервиш поклонился и сказал:

«Лучший свой фокус я приберег напоследок. Вот у меня бутылочка, а в ней волшебный эликсир, и делает он красавца еще краше, мудрого еще мудрее, а благородного — собеседником ангелов. И вот я выпью глоток в доказательство своих слов!».

И он отпил из склянки и чудесно преобразился — ликом стал светел и величествен, а взором грозен, и стал он подобен святым-аутадам, совершающим еженощно обход вселенной, и голос его стал как трубный глас, и так возвысился он, что все стоявшие упали на колени, а сидевшие склонили головы — таков был нестерпимый свет его лика.

И лишь золотых дел мастер Джафар сказал: «Ишь ты, до чего ловки эти факиры отводить глаза правоверным!»

И дервиш оборотился к нему, и сказал: «Коли не веришь, попробуй сам».

«Ишь чего захотел, — сказал Джафар, — такие как ты ловки на руку, и могут подсунуть вместо одного напитка другой, а то ты и вовсе не пил его, а лишь притворился, что глотнул. И ежели ты хочешь сделать мне дурное, то и я не такой дурень, чтобы позволить тебе это».

Дервиш не разгневался, а лишь усмехнулся и обернулся к царевичу, который сидел на своих подушках бледный и слабый, точно поникший нарцисс, что растет из праха влюбленных.

«Или ты тоже думаешь как он?» — спросил дервиш у царевича.

«Твое искусство выше всякого удивления, — почтительно ответил царевич, — и не ведаю я, как удалось тебе это чудо, однако ж, ежели недоверие этого человека тебя оскорбило, я готов загладить его поступок и выпью глоток из твоей склянки».