— Вот она, твоя истинная природа: точь-в-точь мокрая крыса, вот ты кто.

Друг нахмурился.

— Не вижу повода для смеха в нашей ситуации.

— Значит, и не особо стараешься.

Катон тряхнул головой, а потом сердце его замерло, едва он оглядел палубу и увидел весь нанесенный кораблю ущерб, а также горстку силуэтов, суетившихся вокруг люка.

— Юлия… Где Юлия?

— С ней все в порядке, парень. И с ее отцом тоже. — Макрон помедлил и кашлянул. — А вот Джесмии нет.

— Нет?

— Погибла. Шею ее переломило, когда корабль опрокинулся. Мы потеряли многих моряков и пассажиров. В основном смытых за борт. Остальные погибли или изувечены корабельными обломками.

— Так значит, Юлия жива, — пробормотал под нос Катон, ощущая, как волна облегчения прокатывается по всему его телу. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить колотящееся сердце, и поглядел на Макрона. — Она считает, что я погиб?

Ветеран кивнул:

— Но не теряет самообладания — конечно, все-таки дочь сенатора. Однако ты можешь без промедления успокоить ее. А потом нам придется вновь сделать это корыто мореходным, иначе всем нам предстоит отправиться на дно.

Катон с трудом поднялся на ноги.

— Где она?

— В трюме. Помогает избавляться от груза. По собственному желанию, я здесь ни при чем, можешь не спрашивать. А теперь, — Макрон обратился к стоявшему рядом напарнику, — вернемся к делу.

Оставив Макрона и моряка управляться с громоздкой амфорой, Катон направился, ступая по палубе, к открытому люку. Его встретил широкой улыбкой выглянувший из люка Семпроний.

— Вот это встреча! А я-то уже думал, что ты погиб, центурион.

Катон принял протянутую ему руку и пожал ее. Сенатор молча посмотрел на него и негромко произнес:

— Рад видеть тебя. А я уже опасался худшего.

— И я тоже, — печальным тоном промолвил Катон. — Но боги, похоже, еще не свели со мной счеты.

— Похоже на то. Я совершу жертвоприношение Фортуне сразу же, как только мы ступим на берег.

— Благодарю тебя, господин. — кивнул Катон, вглядываясь мимо сенатора в темный трюм. Даже во мраке он немедленно узнал Юлию. Та как раз согнулась над тюком пропитанной водой тонкой ткани, пытаясь поднять его на плечо.

— Прости меня, господин. — Катон выпустил руку сенатора и спрыгнул через край люка, остановившись чуть позади Юлии. Нагнувшись, чтобы помочь девушке, он отвел в сторону ее руку, берясь за ткань. Она вздрогнула и отрезала:

— Сама справлюсь!

— Позволь мне помочь тебе, Юлия.

Та на мгновение застыла, а потом шепнула, не поворачивая головы:

— Катон?

— Конечно.

Выронив тюк, Юлия распрямилась, повернулась и бросилась ему на шею.

— Катон! О, Катон… А я-то думала…

Она посмотрела ему в глаза, губы ее дрожали. А потом девушка уткнулась лицом в его промокшую грудь и стиснула кулаки за его спиной. Ощутив дрожь и услышав рыдание, Катон чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Ну же, все в порядке, Юлия. Успокойся, моя любимая. Нет нужды плакать, я жив и здоров.

— Знаю, знаю… но я уже мысленно попрощалась с тобой.

— В самом деле? — Катон поднял бровь. В том, что он выжил в волне, чувствовалась необыкновенная удача. Он криво усмехнулся: — Одной волной, какая бы она ни была, меня не прикончить.

Юлия разжала объятья и забарабанила его кулачками по груди.