|
Розенберг, задрав острый нос, вслушивался в реплики судей и обвинителей… Кальтенбруннер на первом заседании отсутствовал, поскольку у него за два дня до этого произошло кровоизлияние в мозг. Семидесятипятилетний Густав Крупп был признан неподсудным по состоянию здоровья. Мартин Борман считался пропавшим без вести. Все в зале суда говорило о хорошо продуманном порядке. Каждое место, включая места подсудимых, было радиофицировано, так что любое выступление можно было слушать по желанию на русском, английском, французском и немецком языках. Стенографистки менялись каждые 25 минут, чтобы к концу дня подготовить полную стенограмму заседания на четырех языках. Съемки судебного процесса велись через специальные застекленные проемы в стенах – чтобы не нарушать тишину. Снаружи Дворец юстиции был окружен надежной охраной. Движение на близлежащих улицах было перекрыто, и по ним разъезжали только патрульные американские танки. В кратком вступительном слове председательствующий лорд Лоренс подчеркнул: «…Процесс, который должен теперь начаться, является единственным в своем роде в истории мировой юриспруденции, и он имеет величайшее общественное значение для миллионов людей на всем земном шаре. По этой причине на тех, кто принимает в нем какое-либо участие, лежит огромная ответственность, и они должны честно и добросовестно выполнять свои обязанности без какого-либо попустительства, сообразно со священными принципами закона и справедливости». Все находящиеся в зале прониклись исторической важностью события. Набежала мрачная тень на лица обвиняемых, которые до этого старались держаться непринужденно – переговаривались, писали записки адвокатам, делали записи для себя. Видно было, что предстоит большая и острая борьба. Никто из подсудимых не спешил с покаяниями. На вопрос председательствующего о признании их виновными все нацистские деятели ответили: «Нет». Что ж, на то и суд, чтобы, исследовав все «за» и «против», дать им беспристрастную юридическую оценку. Допросы подсудимых начались в феврале 1946 г. Среди них были весьма неглупые люди, с твердым характером, умелые демагоги. Словесные поединки с ними требовали большого напряжения. При всем том, что трибунал отстаивал правое дело и опыта судьям и обвинителям было не занимать, нацистские бонзы, в особенности такие как Геринг, в некоторых случаях переигрывали их, ловили на ошибках, неточностях. Тюремный доктор Гилберт, врач-психиатр, составил в помощь трибуналу любопытный документ, в котором отразил свои наблюдения над подсудимыми. Гилберт определил их коэффициенты умственного развития, важные черты характера и отношения друг к другу. По мнению Гилберта, самый высокий IQ имел Шахт, самый низкий – Штрейхер. Гилберт считал, что Шпеер, Шахт, Фриче и, возможно, Франк будут свидетельствовать против Геринга. Поддержат Геринга Риббентроп и Розенберг. Кейтель и Ширах колеблются. Штрейхера он определил как человека косного, одержимого навязчивыми идеями. Гилберт предположил, что он будет строить свою защиту, ссылаясь на духовное очищение, мировой сионизм, учение Талмуда. Риббентроп – амбициозный эгоист и оппортунист. Можно было рассчитывать, что Нейрат, Папен, Шахт и Шпеер, если задать им правильные вопросы, будут «топить» Риббентропа. Папен – учтивый, благоразумный, дальновидный. Враждебно относится к Герингу, Риббентропу, Розенбергу. Для получения показаний против них лучше не «давить» на Папена, а использовать перекрестные допросы. Гесс пассивен, апатичен. Истерик с параноидальными отклонениями. От него можно ожидать чего угодно, в том числе рецидива амнезии. Лучше не подвергать его интенсивным допросам. Кейтель имеет IQ почти такой же, как и Риббентроп. За внешней решительностью скрывается слабый характер. Наиболее серьезные показания против Кейтеля может дать Шпеер. По мнению Гилберта, Йодль – один из немногих, кто занимает собственную позицию в вопросах морали и военного дела. |
