Это было жестокой случайностью или насмешкой судьбы. Любящий человек должен убить любимую. И должен остаться один. Я не строил иллюзий относительно своего будущего. Я знал, кто я и на что иду. И я прекрасно знал, что должен сделать. Боюсь только, что королева тоже догадывалась и поэтому приняла все меры, вплоть до убеждения.

Выскочивший из комнаты виппер был только мешающей движению веткой. Я не стал пускать в дело меч. Перехватив ядовитую пасть левой рукой, я размазал его по каменным стенам.

Не останавливаясь ни на мгновение, я шел дальше. Вынырнувших откуда‑то со стороны неповоротливых мулов я не принял даже во внимание, раскидав их в стороны. А чтобы они мне не докучали сзади, бросил на плиты горсть серебра.

Я чувствовал какой‑то особый подъем души. И знал, что меня не сможет остановить ничто. Но тем не менее несколько секунд я уделил нетопырям и еще нескольким неизвестным мне тварям, которые, словно старая жвачка, облепили меня со всех сторон.

Но что может сдержать ураган? Чем можно сдержать ветер, вырвавшийся из тесной каморки условностей? Злость за все происшедшее буквально переполняла меня. Но она не мешала мне, эта праведная злость.

Я даже не заметил, как достиг тронного зала. Я дошел сюда по горящим серебром телам, и не было пути обратно. Я вышиб эти чертовы двери одним ударом ноги и замер, остановившись на пороге.

Огромное помещение тронного зала представляло собой удивительно сказочную картину. Оно все было усыпано розами. Черными, с удушающим запахом, который вытеснял все оставшиеся. По залу торопливо бегали какие‑то маленькие низкорослые твари, напоминающие карликов, больных проказой. Они перетаскивали с места на место какие‑то вещи, молча и как‑то целеустремленно. А в глубине зала, там где раньше стоял трон королевы, находилось то, что когда‑то вызывало у меня чувство любви.

Теперь это был огромный кокон, который переливался всеми цветами радуги. Сквозь его толстую прозрачную оболочку можно было увидеть существо, приводившее в трепет любого, кто его видел. Какая‑то огромная гусеница, переплетение узлов и частей тела.

Трудно было сказать, что это. Ничего подобного ни я, ни те люди, чье сознание находилось во мне, никогда не видели и не слышали, что это может существовать.

Целая армия карликов сновала вокруг кокона, ухаживая за ним: обмазывая его какой‑то слизью и осыпая охапками черных лепестков. Воображение подсказывало мне, что находится внутри этого гигантского кокона.

Натягивая эластичную оболочку, в самом верху кокона появилось лицо. И хотя пленка смазывала изображение, я узнал его. Это было лицо Иннеи, но до такой степени изменившееся, что невольная дрожь прокатилась по моему телу. Если что и осталось в этом существе от прежней Иннеи, так только глаза, которые смотрели на меня не отрываясь. И взгляд этот казался ледяным, холоднее льда.

Чувства мои обострились до предела. Сквозь аромат роз, тягучий и донельзя противный, до меня донесся запах смерти. Кокон источал этот запах, и даже розы не могли заглушить этот чудовищный поток жестокости и ненависти.

Я посмотрел на окна, закрытые плотными ставнями. Ни один луч света не проникал внутрь. Но знание, которое жило во мне, говорило, что время еще не пришло. И если я хочу, чтобы моя жизнь была спасена так же, как и жизнь тысяч жителей этого мира, мне стоило поторопиться.

Я сделал шаг вперед, подминая кричащие лепестки и нарушая налаженный порядок. По всему залу пробежала волна дребезжащего движения, и все замерло. Карлики смотрели на меня, словно я собирался убить их родную маму. Затем, в одно мгновение, произошла перемена:

все маленькие монстрики, закричав, бросились к кокону и замерли, обступив его со всех сторон. Они смотрели на меня маленькими немигающими глазками и противно шипели, словно куча змей.