— Вы ничего не забыли?

— Нет, не думаю.

Он встал с дивана, снова кивнул, потянулся за зажигалкой, на которой были теперь отпечатки пальцев Эвы, и сунул ее в нагрудный карман.

— А вам не показалось, что она чем-то обеспокоена?

— Да нет, не показалось. Майя была на коне, она всегда такая была. «Все под контролем».

— Случайно в разговоре с вами она не обмолвилась, что ее кто-то преследует? Или что у нее конфликт с кем-то?

— Нет, ничего такого.

— А пока вы там были, никто не звонил?

— Нет.

— Ну, не буду вам больше мешать. Будьте добры, позвоните, если вдруг что-то вспомните, то, что покажется вам важным. Что угодно!

— Хорошо!

— Я позабочусь о том, чтобы вам немедленно включили телефон.

— Что?

— Я пытался вам дозвониться, а на телефонной станции сказали, что телефон отключили за неуплату.

— Ах, да. Большое спасибо.

— На случай, если нам понадобится еще поговорить с вами.

Эва прикусила губу.

— Кстати, — сказала она, — а как вы узнали, что я была там?

Он сунул руку во внутренний карман и достал маленькую книжечку из красной кожи.

— Седьмое чувство Майи. Вот здесь записано, «30 сентября. Встретила в „Глассмагасинет“ Эву. Ужинали у „Ханны“». Дальше — ваше имя и адрес.

«Как все просто», — подумала Эва.

— Сидите, — продолжал он. — Я найду дорогу.

Она снова рухнула в кресло, чувствуя себя совершенно измочаленной, и так сжала пальцы, что рана опять начала кровоточить. Сейер прошел через гостиную и вдруг остановился перед одной из ее картин. Склонил голову набок и опять повернулся к ней.

— А что это означает?

Эве не хотелось отвечать.

— Я не имею обыкновения объяснять свои картины.

— Ну, это понятно. Но вот это, — и он показал на росток, проклюнувшийся из темноты, — напоминает мне церковь. А вот это серое, на заднем плане, — это, может быть, надгробный камень. Немного скругленная вершина. Он далеко от церкви, но все равно видно, что они как-то связаны друг с другом. Кладбище, — сказал он просто. — С одним-единственным надгробным камнем. Кто же там похоронен?

Эва с удивлением уставилась на него.

— Вероятно, я сама.

Он опять пошел к выходу.

— На меня еще ни одна картина не производила такого сильного впечатления, — признался он.

Когда дверь за ним захлопнулась, она как раз подумала, что ей, наверное, следовало бы заплакать, но сейчас было уже поздно. Она сидела, сложа руки, и слушала жужжание стиральной машины. Как раз включилась центрифуга, она крутилась все быстрее и быстрее, пока звук ее не стал угрожающим.

***

Она попыталась отогнать от себя страх. Вскоре на смену ему пришел гнев, незнакомое чувство, которое росло и росло. Раньше она никогда не приходила в ярость, испытывала только отчаяние. Она подошла к обеденному столу, взяла сумку, открыла ее и вытряхнула деньги. По меньшей мере сто бумажек по сто крон, несколько пятидесятикроновых купюр и куча тысячных. Она считала и все никак не могла сосчитать их, не веря собственным глазам. Больше шестидесяти тысяч! «На карманные расходы», — сказала Майя. Эва разложила их на аккуратные кучки и покачала головой. На шестьдесят тысяч она могла бы жить вечность, во всяком случае полгода. И самое главное: этих денег никто не хватится. О них вообще никто ничего не знает. А кому бы они могли достаться, подумала она, — государству? У Эвы появилось какое-то странное чувство: ей стало казаться, что она заслужила эти деньги.